Варяжская сталь: Герой. Язычник. Княжья Русь. Александр Мазин
глазами не зыркай. Лучше истине внемли: ибо близится последний час мира сего. Сокрушается ныне ваш мир руками Бога не ведающих русов… А-а-а, вот и холоп твой!
Людомила обернулась и вскрикнула от ужаса. Связанного, окровавленного Пчёлку мужик-еретик тащил за собой, подцепив крюком за ребро!
– Пчёлко! – Людомила бросилась к нему, но второй мужик поймал ее за край рубахи и отшвырнул назад с такой силой, что Людомила, не устояв, упала на землю, к ногам «праведного».
«Праведный» захихикал.
– Прости, госпожа, – хрипло произнес Пчёлко.
Он не мог прийти ей на помощь. Не мог.
Людомила поднялась. Сжала в кулаке край рубашки, порванной мужиком.
– За что? – спросила она тихо.
– За то! – «Праведный» поднял палец, устремил на Пчёлку. – Помнишь меня, человече?
– Пусть черт вас разбирает, богумилов, под личинами вашими! – с ненавистью выплюнул Пчёлко.
– А я тебя помню, – мягко, почти ласково произнес богумил. – Ты ведь братьев моих убил.
– Я убил, еретик! Отправил прямоком в ад! К вашему… – Тут мужик, что привел Пчёлку, дернул за крюк, и речь пресеклась стоном.
– Эх, не ведаете вы истины! – сокрушенно изрек «праведный», окунул ломоть в вино, откусил. – Эх, не ведаете. А истина же в том, что мир сей первенцем божьим Сатаниилом сотворен. Им же и души людские осквернены, ибо не может чистая душа в теле зловонном обитать, а покинет его, не медля, и к сонму ангелов присоединится. Не в том освобождение, чтобы смерть принять. – Голос еретика постепенно набирал силу. Богумил уже не говорил – гремел:
– Мало в смерти проку, ибо оскверненная душа вновь в плоть же воплотится. В том освобождение, чтобы осознала душа, что плоть грешная – зло есть. Чтобы возненавидела душа плоть, возненавидела скверну ее и, свободы возжелав от мук телесных и от мерзости, коя и есть сей сосуд диавольский, телом именуемый, в лоно господне отошла с радостью и восторгом.
И добавил внезапно, обычным голосом:
– А ты, глупый человек, что совершил? Ты братьев наших с пути праведного опять в пучину воплощений низверг. – «Праведный» погрозил пальцем истерзанному Пчёлке. – Но мы, истину ведающие, зла за зло не творим. – Богумил взял новый кус хлеба, окунул в масло. – Мы вам, заблудшим, поможем и освобождению вашему поспешествуем особо. И потрудимся, чтоб ты, боярышня, сей сосуд скверны, – куском хлеба, с которого капало масло, богумил указал на живот Людомилы, – возненавидела пылко, чтобы порвались узы диявольские и воспарила душа твоя к чистоте и свету. Денно и нощно будем трудиться над сим сосудом я и братья мои, чтобы открылась тебе, боярышня, истина наша: мир сей – есть страдание тяжкое и мерзость, дияволом порожденная. Верно ль я говорю, брат Педрис?
– Верно, праведный! – Мужик за спиной Людомилы громко сглотнул.
– Так веди же боярышню на конюшню, брат мой! – воскликнул еретик. – Да привяжи ее там, как ты умеешь. Но не трогай. Ни сам, ни братья прежде меня ее чтоб не касались! – добавил он строго. – Великая скверна