Бабочки Креза. Камень богини любви (сборник). Елена Арсеньева
и революционной сознательности глазки в Аглаю.
– «Кого…» – возмущенно передразнил Константин. – Да ведь это ж товарищ Полетаева! Неужто вы не получили декрет оказывать ей всяческое содействие?
Маленькие глазки парнишки стали большими-пребольшими, и он запищал восторженным дискантом:
– Неужто сама товарищ Полетаева?! Та самая?! Да я ж только и мечтал, чтоб на нее поглядеть!
– Ну вот погляди малость да убирай телеги, нам спешить надобно, – велел Константин. Однако парнишка молитвенно сложил руки на груди и пялился на пассажирку авто так, словно она была не она, а революционные попугаи-неразлучники Маркс и Энгельс.
– Товарищ Полетаева… Миленькая, родненькая… Да вы ж для нас… Вы для нашей партячейки в Дубенках все равно что красная революционная икона! – строчил что твой «максим» паренек. – У нас же организация – вашего имени, так и зовется – «Партийная ячейка красной Полетаевой»! Мы ж ваш декрет «Дорогу летучему Эросу!» проштудировали от корки до корки, законспектировали досконально и прорабатывали на практических занятиях. Жена секретаря ячейки у нас акушерка, так что она производила телесный осмотр всех сознательных присутствующих мужского пола вымериванием через тарелку. У кого конец перевесится через тарелку, тому бутылка самогонки…
– Что? – пробормотала Аглая, не веря ушам и оглядываясь на своих спутников. – Что это значит?!
Ответа не последовало: молчание, воцарившееся в автомобиле, можно было не только услышать, но и потрогать.
А парнишка из Дубенок, коему, собственно, и адресовался вопрос, ничего не слышал и продолжал самозабвенно трещать:
– Как видите, народ у нас политически грамотный, относится к проработке директив с огоньком! Я вот однажды вечером шел из Нардома, завернул в чей-то предбанник, чтобы оправиться, чтоб на улице, значит, не гадить некультурно, – смотрю, идут двое. Я притаился и вижу: женщина и мужчина, Фанька-пишбарышня[1] и инструктор райкома Мануйлов. Смотрю, в баню заходят, уселись на полок, стали друг другу объясняться в любви и так далее. Потом Фанька говорит: «Сколько я перебрала мужчин, но на тебя нарвалась по моему вкусу». Потом Мануйлов говорит: «А вы когда-нибудь пробовали раком?» Фанька говорит: «Давай по-конски. Вот я стану раком, а ты… Только тебе с разбегу не попасть». Мануйлов говорит: «Попаду». Мануйлов отошел немного и побежал на нее. Она немного отвернулась – он мимо! Я грянул хохотать. Они выскочили без ума… У нас, конечно, есть еще несознательные – прослышали об этом, стали заявления в ячейку писать, но секретарь не дал ходу, говорит: «Мы по Полетаевой живем или нет?!»
– Я не… я не…
Ничего более не могла выговорить Аглая, а Константин посмотрел искоса и сказал:
– Вы – «не»? Разве не вы пропагандируете на всех углах свободу любви? Вы же во всех своих статьях, которые активно печатает даже «Правда», утверждаете: семья при социализме будет не нужна, она – давно отмерший пережиток, закабалявший женщину и мешавший ее гармоничному развитию!
– Да-да! –
Пишбарышнями в начале ХХ века называли машинисток (работающих на печатных машинках). –