Пока не отопрёшь дверь. Ирина Мист
остаться.
Сделать ошибку легко. Разрушить просто. Вычеркнуть человека из жизни – проще простого. Чаще, конечно, на словах.
А потом понимаешь, как много можно было сделать иначе. Но спустя время у каждого – своя жизнь.
И когда мне нужно сделать завершающий шаг, я останавливаюсь и задаю вопрос: «А что я вспомню через пять лет?»
В поисках Бога
Иногда множество дорог сходится в одной точке. На перекрёстке.
Я долго и тщетно пыталась искать Бога в христианстве. Я ведь сама просила покрестить меня. Тогда для меня это был единственный Бог.
Но я не молилась в церкви. Небо было иконой. Разговаривая с грозами – говорила с Богом. Изредка находила иконы, глядя на которые не возникал в голове предательский шепоток, что всё это не то. Стилизованно, картинно, но я не чувствовала за картинкой силу.
На исповеди была в первый раз лет тридцать назад. В первый и последний раз. Священник накричал на меня за то, что я была накрашена. Я и сейчас не злоупотребляю, а тогда это было без надобности – гладкая кожа, чёрные ресницы и брови, разве что блеском были чуть тронуты губы.
Больше не исповедовалась. Так и не смогла понять, зачем посредник между мною и Богом. Почему не обратиться напрямую? Довлеющее слово «грех» присутствовало везде, даже обычная жизнь казалось греховной.
Я пыталась найти храм. Мне даже казалось, что нашла. Церквушка, что находилась в десятке километрах от дачи. Я приезжала туда на велосипеде и заходила внутрь.
Ситцевое голубое небо глядело на меня сквозь бреши в потолке. Прямо на подоконниках – иконы и огарки свечей. На стене – расписание богослужений. Храм был разрушен и потихонечку восстанавливался. Ночами в него заглядывали звёзды и заброшенный пустырь. А из стен росли деревья, разрушая его изнутри.
Второй храм был на Пролетарке, где я недолго жила. Мы с подругой заходили туда. Он был такой же полуразрушенный, из такого же красного кирпича с нагретыми солнцем стенами, сквозь поры которых сочилась древность.
Недавно зашла туда. Ну, как недавно – кажется, была осень. Нашла местечко где-то в глубине, людей было очень много. Но я уже не чувствовала того, что было раньше – единения Богом.
Словно Бог был где-то там, с другими, а здесь было тесно. Я не уплывала в транс от церковного хора, молитвы не были близки. Проповедь казалась странным набором слов.
Мне хотелось услышать что-то человеческое – как важно прощать близких, доверять, любить, поддерживать. Как в католических соборах. Мне рассказывали об этом.
Мне хотелось живую проповедь, похожую на речь молоденького священника из книги «Шоколад». Того самого, который смешно и не по статусу танцевал с метлой, подметая церковный двор. Проповедь, от души, о человеческом…
А в соборе я услышала о противостоянии католицизма и православия. А для меня всё едино. Мой дед католик. Мне уютно сидеть на скамейках в лютеранском соборе и слушать тишину.
А,