Феномен языка в философии и лингвистике. Учебное пособие. А. И. Фефилов
говорит, что шел дождь, хотя его не было)». Таким образом, первое отношение, которое явно противоречит объективной истине (ср.: «Знание чисел происходит по обнаружению людьми в природе вещей»), можно было бы позволить себе назвать абсолютной ложью; а второе отношение, которое является не соответствующим объективному положению дел на какой-то момент времени, точнее было бы назвать относительной ложью, или вероятностью.
Однако дело даже не в уточнении видов лжи. Дело в том, что в первом случае речь идет о ложном определении результата какого-то объективно существующего отношения, т. е. ложно понятого смысла этого отношения. При этом не следует забывать, что высказывание «становится ложным» не само по себе, а по причине несоответствия объективному положению дел.
В другом случае, истинное определение может соответствовать двум объективно возможным фактам – «дождь шел» и «дождя не было». Истинность или ложность проявляется не в высказывании и не в самом факте, как существующем или несуществующем в реальности, а в соотношении высказывания с данным фактом. Таким образом, на предмет ложности или истинности верифицируется само отношение, как в первом, так и во втором случае – несоответствие или соответствие. Августин не может допустить ложности библейских изречений ни по определению, ни по сути. Он может говорить только о ложности понимания этих изречений вследствие того, что человек, их читающий, неправильно соотносит данные изречения с обозначаемым объективным явлением, которое может быть истинным (дождя не было) или ложным («дождь шел»).
6. Диалектика помогает понять, а риторика используется для того, чтобы выразить каким-то способом понятое.
Заслуживают внимания рассуждения Августина о пользе риторики и диалектики. Оказывается данное искусство «нам нужно применять скорее для того, чтобы высказывать то, что уже понято, чем для того, чтобы еще понимать». Запутанность, замысловатость и громоздкость риторических «заключений, определений и разделений» может даже затемнить истинный смысл уже понятого. Чтобы избежать ошибки, необходимо придерживаться правила: «Ничего лишнего!». Гораздо более полезным автор считает толкование двусмысленных знаков и познание знаков неизвестных. Но это уже задача не риторики и не диалектики, а, как выясняется, задача искусства толкования текстов, т. е. герменевтики.
Августин считает жалким рабством буквальное понимание фигуральных выражений Писания. Буквальное прочтение иносказания сравнивается с «плотским мудрствованием». Непонимание фигурального является следствием того, что читатель принимает знаки за вещи. Очевидно, что отождествление значения знака с называемой вещью – это наследие языческого образа мышления, для которого характерно также установление «бесполезных знамений», когда вещи, не приносящие пользы, объявляются знаками чего-то сверхъестественного и становятся идолами. Необходимо, чтобы язычники отказались от множества ложных богов, «обратились к культу единого Бога» и не