Дичь для товарищей по охоте. Наталия Вико
А книги? Как же книги? Иной раз читаешь какого-нибудь романиста и думаешь – экий тонкий психолог!
– Ну да. – Ключевский приподнял крышку холодильницы и подхватил клубничку. – Романистов часто называют психологами. Только у них разные дела. Романист, изображая чужие души, часто рисует свою, а психолог, наблюдая свою душу, думает, что видит чужие. – Он положил ягоду в рот. – Один похож на человека, который видит во сне самого себя, другой – на человека, который подслушивает шум в чужих ушах. – Заулыбался он, похоже, довольный собственным высказыванием.
Со стороны реки донесся смех Саввы и восторженный визг детей. Зинаида поморщилась.
Ключевский участливо посмотрел на хозяйку.
– Да вы не переживайте, голубушка. Все у вас образуется…
Зинаида, вскинула на него увлажнившиеся глаза и, поспешно поднявшись из-за стола, вошла в дом. Василий Осипович, проводив ее взглядом, встал и подошел к перилам.
«Странно, что я никогда не задумывался, во что превращается любовь, когда она умирает? Может быть, в обледеневший огонь…»
Савва в раздумье сидел в кресле, наблюдая, как языки пламени, словно нехотя, облизывают толстые березовые поленья в огромном камине из радомского песчаника. Взяв кочергу, он поворошил дрова. Пламя, словно обрадовавшись нежданной помощи, с сухим треском жадно вцепилось огненными зубами в бересту.
«Неужели любовь, как огонь, горит только тогда, когда ей приносятся новые жертвы? – размышлял Савва. – А если все, что было, уже брошено в ее пламя? Что тогда? Любовь превращается в тлеющие угли, а потом в пепел? Уходит? Куда? Обращается в облако, чтобы воскреснуть где-то живительным дождем, или проваливается в неведомую бездну, из которой уж и выхода нет? – Морозов снова поворошил дрова, наблюдая за радостным фейерверком искр. – А, может, нужно просто найти в себе силы и дунуть на пока еще тлеющие угли, чтобы дать ей возможность снова вспыхнуть? Но для этого нужна жертва…»
– Может быть, ты, наконец, объяснишь, что происходит?
Савва поморщился от резкого голоса жены, решительно вошедшей в комнату, и нехотя повернул голову в ее сторону. Зинаида с вызовом смотрела на мужа покрасневшими то ли от бессонной ночи, то ли от слез глазами, под одним из которых подрагивала тонкая жилка.
– Ты правды ждешь, Зина? – Поднимаясь с кресла, спросил Савва с удивившим его самого спокойствием. – Что ж… – помедлил он, подбирая слова. – Я, Зина, другую женщину полюбил… Так-то вот… – повернулся к камину и снова принялся ворошить кочергой угли.
– Актриску эту? – также неожиданно спокойно спросила Зинаида. – Андрееву?
– Да. Ее, – тихо ответил Савва и повернулся к жене. – И поделать с этим ничего не могу. Прости.
– Но, Савва! – лицо Зинаиды побледнело. – А наше положение? Репутация? Дети? Что скажут люди?
– Люди? Я не червонец, чтобы всем нравиться. Какой есть! – оборвал он жену.
– Интересная поговорка, сам придумал или научил кто? – дрогнувшим голосом спросила Зинаида.
– Мысль