Сладостно и почетно. Юрий Слепухин
пальцами. – Кстати, я с ним больше не переписываюсь. Ильзе пишет. А мне ему сказать нечего. Мне нечего сказать своему сыну, понимаешь! Непостижимо – почему, за какие мои грехи у нас в семье вырос человек с интеллектом унтер-офицера сверхсрочной службы? Я не могу этого понять, Эрих, ведь ему было уже четырнадцать лет, когда эти питекантропы пришли к власти, – и он сразу принял все, принял безоговорочно, он уже в старших классах гимназии стал убежденным наци. Он ведь и в армию пошел нарочно, чтобы поломать «гнилую семейную традицию», как он это называл. Да-да, окончил гимназию и пошел в юнкерское училище! Ландскнехт – после четырех поколений гуманитариев… Я ведь тебе тогда о многом не рассказывал, было стыдно. Этой весной он… приезжал в отпуск. На двенадцать дней. Страшно признаться, но я испытал почти облегчение, когда он уехал…
– Не исключено, что здесь все гораздо сложнее, – после паузы сказал Эрих. – Думаю, он и сам уже все понял, только не хочет признать, что был не прав. Самолюбие мешает, или бывает своего рода самозащита, когда в чем-то боишься признаться даже самому себе. Как тетушка Ильзе себя чувствует?
– Неплохо для своего возраста. Теперь ей полегче: у нас живет одна девушка из «восточных работниц», с Украины.
Дорнбергер поднял брови.
– Говоря откровенно, дядя Иоахим, роль рабовладельца вам не очень-то к лицу.
– Не неси вздора. Для нас она – член семьи, хотя и помогает Ильзе по хозяйству… Ты со мной пообедаешь?
– Спасибо, не откажусь.
– Вот и прекрасно, я как раз собирался. Кстати, мы так и не поняли из письма – каким образом тебе удалось оттуда выбраться?
– О, это настоящий детектив. Дело в том, что меня снова пытались запихнуть в науку, от чего я не без труда отбрыкался. Благо к строевой службе я уже, как видите, не годен.
– Да, ты ведь хромаешь, я заметил.
– И еще как! Особенно перед врачами. С этим роскошным увечьем, дядя Иоахим, мне до конца войны обеспечено уютное теплое местечко штабной крысы.
– И при каком же ты теперь штабе, если не секрет?
– О! Я теперь в верхах. При главном командовании сухопутных войск – ни больше ни меньше. Штаб армии резерва, если уж разглашать военные тайны до конца.
– М-да… Не знаю, не знаю. Честно говоря, мне не совсем понятно, что такого ужасного может быть в работе физика. Чтобы предпочесть армию? – он пожал плечами. – Все-таки наука…
– Благодарите господа бога, что он сохранил у вас столь идиллические представления о науке. Имя Фрица Габера вам не знакомо? Был такой ученый муж, химик, в тринадцатом году открыл способ получения азота из воздуха, а затем вооружил нас газами… Сперва хлором, а позже и другими, куда более изысканными составами. Я иногда думаю, сколько убитых из общего числа потерянных Германией в ту войну можно записать на личный счет господина доктора Габера. Мой отец, в частности, мог бы жить и сегодня – если бы не искусственная селитра, позволившая кайзеру начать войну… Вот так-то. А теперь я, с вашего позволения, проследую в ванную.
За столом засиделись долго – пока не прикончили