Тьма в полдень. Юрий Слепухин
правила поведения… Ведь если это действительно имеет право быть в мире, то тогда можно делать все – бегать на четвереньках, кусаться…
Немного отдохнув, они поднялись и снова взялись за тачку. Идти по проспекту Фрунзе было легче, – бомбы пощадили этот район. Только хлебозавод загорелся в первую же ночь, а тушить было нечем, пожарные магистрали оказались выведенными из строя, и завод полыхал трое суток. Сейчас от него остались черные развалины, от которых все еще несло жаром и удушливым чадом. Пройдя мимо них, девушки свернули к парку и наконец очутились в свежей тени акаций на Пушкинской.
– Здесь как будто и войны нет, – сказала Таня. – Чур, чур, не сглазить. Смотри – это не Аришка?
Действительно, навстречу им бежала Ира Лисиченко.
– Ой, девочки, живы! – закричала она, с разбегу обнимая Людмилу.– А я так боялась, так боялась – главное за тебя, Танька, мне сказали – у вас там в центре камня на камне не осталось…
– Камней сколько угодно, можешь пойти полюбоваться. Я вот, видишь, переселяюсь к Люсе.
– Что, совсем разбомбили? – Аришка сделала большие глаза.
– Не совсем, но жить нельзя. Окна вырвало вместе с этими – ну, как это, что в стену заделывается…
– У тебя дома все благополучно? – спросила Люда.
– Да, у нас ничего… стекла только повылетали. Давайте я помогу, девочки… Таня, а ты что – все время дома была, в тот налет? Ой, я бы умерла… Очень страшно было?
– Сначала – да. А потом я просто ничего не помню. Аришка, что у других? Кого из наших ты еще видела?
– У других…
Ира Лисиченко вдруг остановилась и отпустила тачку.
– Ой, девочки, я и забыла… – произнесла она очень тихо. – У Глушко…
Таня и Людмила, тоже остановившись, смотрели на нее, боясь спросить.
– Что? – шепнула наконец Таня. – У них кто-нибудь…
– Все! – Ира закрыла лицо руками и заплакала. – Они все… были в доме, мне соседка рассказывала… это еще ночью, в самом начале… может, они просто не… не успели…
На следующий день с утра Людмила пошла разыскивать Кривцова, чтобы узнать у него насчет эвакуации. Таня осталась дома с мыслью заняться хозяйством, но очень скоро поняла, что ничего не сможет делать, пока не вернется Людмила. Машинально, кое-как, она убрала в комнатах, вымыла посуду, сходила к соседке за водой – у той был колодец, которым пользовался теперь весь квартал. Женщины у колодца рассказывали разное: одни говорили, что эвакуацию отменили, другие доказывали, что эвакуация уже идет полным ходом – только что нет официального приказа…
Потом она сидела в своем излюбленном закоулке сада, – когда-то здесь была беседка, но сейчас от нее остался лишь вкопанный в землю стол, с трех сторон окруженный старой и удобной скамьей. Все место было укрыто разросшейся сиренью, и здесь они с Людой обычно занимались перед экзаменами; сирень тогда цвела, и от этого запаха в голову иногда лезли мысли, не предусмотренные никакими учебными программами…
Таня