Хорошие собаки до Южного полюса не добираются. Ханс-Улав Тюволд
и, к моей радости не дожидаясь ответа, решительно направилась в Дом, по привычке прикрыв за собой дверь.
Ситуация сложилась щекотливая. Я, можно сказать, оказался в тесной клетке наедине с возмездием. Мысли в голове бешено заметались. Сколько же времени займет у фру Торкильдсен вытащить из-под кровати ружье? Есть ли у нее нужные патроны? Чем меня накормят на ужин? Чтобы выиграть время, я вполсилы гавкнул, а Мусорщик спокойно опустился на корточки и принялся со мной болтать.
– Хоро-оший мальчик! – сказал он, и не успел я еще разок в ответ гавкнуть, как хвост у меня пришел в движение – от этого мужика ведь и пахло сногсшибательно.
Мусорщик снял перчатки и стал чесать мне загривок. Да, собак он на своем веку явно перечесал немало. Не хуже Майора оказался. Я зажмурился и забыл обо всем на свете, вот только вскоре дверь позади меня хлопнула.
«Не стреляйте!» – уже собрался было завопить я, но увидел в руках у фру Торкильдсен не ружье, а чашку кофе и коричный рогалик.
– Поздравляю с днем рожденья! – радостно сказала она.
– Э-хм… У меня день рожденья не сегодня, – ответил Мусорщик и, к великому моему сожалению, прекратил меня чесать.
Фру Торкильдсен искренне рассмеялась:
– Знаю, дурачок. Но зато сегодня у нас с тобой годовщина свадьбы!
Весь день потом фру Торкильдсен ходила такая довольная, что назавтра прямо с утра позвонила нескольким кузинам и рассказала про эту свою выходку, – кстати, в итоге Мусорщик, взяв рогалик, осторожно ретировался, в полной уверенности, что у фру Торкильдсен крыша поехала.
– Как-то нехорошо получилось, разве нет? – спросил я, когда она, поведав в очередной раз о своей победе, положила трубку. – К тому же вы сами как-то говорили, что про болезнь врать нельзя, иначе и впрямь заболеешь.
– Врать? А где же тут вранье? Его ввели в заблуждение его же собственные предрассудки. Если бы я была молодая и вела себя вот так, он решил бы, что перед ним наркоманка. Будь я африканкой, он решил бы, что это потому, что я африканка. А я старая – и поэтому он решил, что у меня старческий маразм. Маразм, значит? Ну тогда держи и смотри не обляпайся!
– Эти слова я вам припомню.
– Если понадобится, я и сама попрошу тебя мне их припомнить. Расскажу тебе, Шлёпик, один секрет. Многие старики просто ведут себя как слабоумные, а на самом деле вполне нормальны.
– Допустим, но справедливости ради надо помнить, что многие старики ведут себя как нормальные, а на самом деле совсем без гармошки. Чистая одежда, расчесанные волосы – и не поймешь, что перед тобой ментальный инвалид. А вот запах разумности не подделаешь.
– Дело в том, Шлёпик, что старость, если правильно ее применить, открывает неограниченные возможности для обмана и хитрости. От старика никто не ждет обмана, и это заблуждение может быть на руку. Взять, к примеру, дядюшку Педера: он дожил почти до ста лет и в старости водил налоговую за нос так, что любо-дорого посмотреть. Однажды, когда к нему заявился налоговый инспектор, дядя Педер радушно пригласил его войти, усадил в гостиной и сварил для него кофе, после чего отправился