Сацуке. Два рассказа про свет. Айко Таката
неслышно. И все же…
Снег тихо падал.
Сацуке открыла глаза. Распахнула эти восхитительные оконца восприятия, поморгала и уставилась из своей огромной белой постели, парящей в лиловатом сумраке комнаты, на ровный, не менее белый, чем одеяло, подушка и простыни, на которых она лежала, потолок. Сацуке смотрела в него, как в зеркало, изредка быстро моргая, словно пытаясь выморгать соринку, подолгу глядя застывшим взглядом, пытаясь понять чувство, которое пробудило ее этим утром ото сна.
А сон был прекрасный…
Но что это был за сон? О чем? Сацуке задумалась. Она поняла, что никогда не испытывала этого чувства прежде. Может быть, только очень давно, в прошлой жизни или той, что была до нее, в далекой-далекой мечте, имя которой Сон… Сацуке показалось очень важным сейчас облачить это чувство в слова. Она попыталась сделать это, крепко обхватив себя, точно вылепленными из великолепнейшего фарфора руками, лежа под пышным одеялом, пахнущим заснеженными горными склонами, разглядывая серебристый луч тонкого света, достигший ее мира, проникший в эту комнату через неплотно сдвинутые на большом окне занавески, осветивший тьму не только снаружи, но и внутри нее, а также мелкие, сонно витающие в воздухе частички пыли.
Вдруг Сацуке осенило: она забыла прибраться в квартире!
От этого осознания Сацуке чуть не вскочила с постели и не понеслась, но вовремя остановила себя. Она продолжила спокойно лежать, переливаясь лиловым цветом, и тихо плыть по комнате вместе с постелью и пылью-сказательницей, напоминающей ей звезды в ночном небе.
Сегодня точно пятница, думала Сацуке, потому что вчера точно был четверг. А значит, я должна была прибраться в квартире. Я делаю это каждый вторник, четверг и субботу вот уже… Да сколько себя помню на самом деле! Я должна была хорошенько подмести и вымыть полы, вытереть пыль с поверхностей, протереть зеркала, тщательно вымыть ванну и стенки душевой, взбить подушки на диване и кресле, навести идеальный порядок на полках в кухонных и коридорных шкафах… Чтобы не было ничего лишнего, чтобы все было на своих местах. Все всегда должно быть на своих местах. Только так мир будет правильным образом функционировать. Только так возможно достичь абсолютной гармонии – структурируя хаос и наводя красоту. Почему же я не сделала этого? Неужели просто забыла? Чем я вообще вчера занималась? О чем думала?! Не помню… Как я могла? Что случилось со мной? Я ведь никогда не была такой рассеянной! Легкомысленной – да, но рассеянной – никогда. Может, я просто устала? Да, я устала. Девять месяцев, как-никак… Немалый срок. И вот он подошел к концу. Сегодня? Завтра? А может, вчера? Когда же? Не могу дождаться…
«Скоро, очень скоро…», – шепнуло Время из темного угла ее комнаты.
И Сацуке улыбнулась.
Мигающая голубым в свете одинокого холодного луча, пыль вдруг закружила сильнее, словно кто-то дунул на комнату сверху, но в следующее мгновение угомонилась. Успокоившись сама, Сацуке не заметила, как прикрыла глаза и погрузилась в теплую белую дрему…
Сацуке думала о свете. Она думала о долгом и трудном пути, который он проделывает каждую секунду времени. И так всегда и до бесконечности. Как нелегко, должно быть, ему это дается, подумала она, преодолевать любые расстояния и всяческие преграды. И ведь дается же. Свет еще ни разу не подвел ее. Всех их, живущих на свете. И даже тех, кто живет во тьме. Особенно их. И, что удивительно, никто никогда не благодарит его. Как человека, например, раньше или позже обязательно кто-нибудь поблагодарит. Но свет – никто и никогда. О нем даже не думают, как раньше. Интересно, почему так сложилось в мире? О каких глупостях только не думают сегодня люди, а о важных вещах – совсем перестали. Как это, наверное, тяжело для него. Ведь он, получается, совсем один там, в темноте и холоде, и никто не думает о нем, не тоскует по нему, не ждет его. Никто никогда не благодарит его…
Чтобы хоть как-то отблагодарить свет за то, что он делает изо дня в день, на протяжении многих лет, веков, всегда, Сацуке решила продолжать думать о нем. Ведь если о ком-то думать хорошо и долго, подумала она, он почувствует это, наверняка поймет. Как здорово тогда будет!
Сацуке вдруг ярко представилось, как свет возникает, как он зарождается. Ей подумалось, что это происходит в очень большом, больше, чем Земля и Солнце, и даже, может быть, чем вся галактика Млечный Путь, просто огромном на самом деле, пылающем ледяным огнем, яйце золотого цвета, расположившемся где-то на самом краю безграничной Вселенной, там, где берет свое начало все-все в мире, и куда, в конце концов, все возвращается. Яйцо покачивается там, в уютной темноте, как младенец в колыбели, пребывая в непревзойденной дреме ярко-синей вечности…
Сацуке ясно и четко увиделось, как свет формируется – из пустоты, из ничего, – как он скапливается в том яйце, охваченном ледяным пламенем синего цвета. А когда пребывать в одном месте становится невыносимо, свет вспарывает то яйцо изнутри, как священный нож – жертвенную плоть, выпархивает из него многокрылой птицей, как бог, как мир, машет бесконечно длинными крыльями-горизонтами и летит, летит, летит, тихо напевая под нос свою прекрасную песню, песню живой жизни… Через моря и океаны