Долина. Бернар Миньер
нашел в интернете статьи того времени. Он был несовершеннолетний, и его имя не указывали. Но все сходилось: возраст, внешность, то, что отец был гинекологом…
– А кто был психиатр? Он тебе говорил?
– Нет.
Циглер и Сервас переглянулись.
– А что еще ты знаешь о Тимотэ?
– Он ненавидел отца…
Монах произнес это как вещь абсолютно очевидную, и Сервас подумал, что именно это их и объединяет.
– Откуда ты достаешь деньги? – спросила Ирен.
– Отец… Он посылает мне деньги каждый месяц, я заставил его поверить, что это для аббатства.
– А что ты делал в ту ночь после того, как встретился с Тимотэ? – поинтересовалась Циглер.
Они снова вогнали его в краску.
– Вам ведь это хорошо известно, вы следили за мной… И вы прекрасно знаете, что потом я сразу пошел спать.
Сервас не стал уточнять, что при сем он не присутствовал.
16
Вокруг бушевало теплое лето. Но у Серваса вдруг возникло ощущение, что на землю опустился сумрак, хотя солнце стояло в зените.
– Не нравится мне эта история, – сказала Циглер, направляясь к машине. – Совсем не нравится.
Сервас ничего не ответил, но чувствовал примерно то же самое. За всем этим стояла какая-то жестокая реальность, и они видели только ту ее часть, которая была снаружи. Он вспомнил молодого светловолосого парня, стоящего на коленях у водопада с широко открытым ртом и раздутым от воды животом. Мартен боялся худшего. Сейчас они стояли на пороге чего-то несоизмеримого. Снова сев за руль, Ирен сделала несколько телефонных звонков по поводу психиатрического досье Тимотэ Хозье и попросила, чтобы узнали имя врача, который его наблюдал.
– Надо как можно скорее поговорить с родителями, – сказала она. – Их только что предупредили, они уже едут. А пока ждем, можно взглянуть на место, где он вырос. Бригада уже там.
Они доехали до Эгвива, свернули на каменистую, всю в выбоинах дорогу, идущую вверх по холму над городом, и припарковались у бровки тротуара за фургоном научной бригады. Низкое кирпичное здание стояло в заброшенном саду, заросшем акациями и сорной травой.
Они двинулись по аллее, мощенной растрескавшейся плиткой, которая шла между старым прицепом, стоявшим на стеновых блоках, и корпусом «Фольксвагена» без лобового стекла. А дальше виднелись съеденные ржавчиной велосипеды, напоминавшие кораллы, какие-то обломки и консервные банки, сквозь которые проросла крапива. Вдоль левой стены они дошли до входной двери без крыльца. Сервас попытался заглянуть внутрь, но окна плотно закрывали коричневые шторы. Когда они прошли в дом, надев латексные перчатки и бахилы, их поразил ужасающий запах отбросов и сгнившей еды. Вонь стояла такая, что, казалось, воздух сгустился. Повсюду жужжали полчища мух.
По дому сновали техники в комбинезонах и защитных масках. Они снимали отпечатки пальцев, брали на анализ следы ДНК, различные волокна. Их сравнят с материалом, взятым на месте преступления, и занесут в каталог.
– Фу, гадость, – сказал Сервас, зажимая нос.
Внутри дома царил невообразимый