Лондон по Джонсону. О людях, которые сделали город, который сделал мир. Борис Джонсон
жаль, сказал Светоний заламывающей руки делегации, но мы не можем остаться, мы не можем так рисковать. У него просто не хватало людей. Войско римского генерала было измотано, кожа на ногах воинов содрана после перехода из Уэльса. Он мог собрать войско числом около десяти тысяч солдат максимум со всего острова. Боудикка и ицены уже имели около ста двадцати тысяч, и под знамя восстания стекались все новые силы.
И учтите, эти легионеры – не тряпки какие-то: это германцы, сербы, датчане, они могли неделю держаться на сухарях и воде, а потом еще и навести понтонный мост через реку. Но они знали, что войско Боудикки вырезало IX легион Петилия Цереалиса, – и понятно, что такая перспектива им не улыбалась. И потому Светоний совершил самый болезненный для римлянина поступок.
Он отдал приказ на стратегическое отступление – уходить по той дороге, которая сейчас называется Эджвер-роуд, уводя с собой всех, кто мог идти и хотел уйти. Остались старые и немощные, женщины, побоявшиеся идти через лес, и торговцы, которые не могли себя заставить бросить нажитое.
Несколько часов Лондон испытывал жуткое чувство городка на американском Диком Западе, ожидающего неминуемого нападения: пустынные улицы, тревожно болтаются навесы, люди в ужасе выглядывают из окон. Есть археологические свидетельства паники. В Истчипе кто-то, вероятно, схватил горшок, сделанный в Лионе, заложил в него четыре украшенные резьбой геммы от перстней и зарыл его в землю. В одном из домов по улице, которая сейчас называется Кинг-Уильям-стрит, кто-то заложил семнадцать монет, в основном с изображением головы Клавдия, в маленький горшок, покрытый красной глазурью, и засунул его в угол. Кто-то, без сомнения, молился и приносил в жертву животных (найдены кости козла) и гладил маленькие закопченные глиняные фигурки богов своего домашнего очага.
Через какое-то время там, где теперь район Бишопсгейт, послышался грохот. По устланной ветками дороге с воплями неслись воины иценов в своих плетеных боевых колесницах и их королева. Она, как записал Дион Кассий, представляла собой великолепное зрелище: очень высокая, с грубым голосом, одетая, как всегда, в яркий плащ, с огромным, весом в килограмм, ожерельем-торком, сделанным из перевитых золотых нитей. У нее была такая огромная грудь, что она без труда прятала там своего зайца-вещуна, которого выхватывала оттуда в конце своих воинственных речей, чтобы он предсказал исход битвы – побежав направо или налево. Сердце же, сокрытое в глубине этой груди, жаждало кровавой мести.
Глубоко под улицами современного Лондона мы все еще откапываем свидетельства холокоста, учиненного Боудиккой: красный слой обгоревших обломков шириной сорок пять сантиметров. Первые пожары они зажгли близ Чёрч-стрит, где Светоний встречался с лондонцами, а когда беззащитные горожане побежали из своих домов, кельты рубили им головы и топили их в Волбруке – зловонной речушке, текущей меж двух невысоких холмов, сейчас это Корнхил и Лудгейт, на которых и стоял ранний Лондон.
В слепой ярости они жгли,