Девушка с жемчужной сережкой. Трейси Шевалье
карими глазами с самым невинным выражением. Ее хорошее поведение расположило меня к ней, хотя я и знала, что ей нельзя доверять. Она была самой интересной из девочек и самой непредсказуемой – и плохой, и хорошей в одно и то же время.
Девочки перебирали свою коллекцию раковин, которые они принесли из дома, раскладывая их кучками по цветам. И тут из дома вышел он. Я стиснула Йохана так, что он закричал, и сунула нос ему в ухо, чтобы спрятать лицо.
– Папа, можно, я пойду с тобой? – крикнула Корнелия, подпрыгивая и хватая его за руку.
Я не видела выражения его лица.
Лисбет и Алейдис бросили свои ракушки.
– Я тоже хочу! – хором крикнули они, хватая его за другую руку.
Он покачал головой, и тогда я увидела, что у него озадаченный вид.
– Нет, не сегодня. Я иду в аптеку.
– Будешь покупать краски? – спросила Корнелия, не отпуская руки отца.
– И краски тоже.
Йохан заплакал, и художник посмотрел вниз, на меня. Я покачивала ребенка, не смея поднять глаза.
Художник как будто хотел что-то сказать, но вместо этого стряхнул висящих на нем девочек и решительно зашагал по улице.
С тех пор как мы обсуждали с ним цвет и форму овощей, он не сказал мне ни одного слова.
В воскресенье я проснулась рано – сегодня мой выходной день и я пойду домой! Мне надо было дождаться, пока Катарина отопрет парадную дверь, но, когда я услышала, что дверь отворилась, и вышла в прихожую, я увидела с ключом Марию Тинс.
– Дочь неважно себя чувствует, – сказала она, пропуская меня наружу. – Ей придется несколько дней полежать в постели. Ты без нее справишься?
– Конечно, сударыня, – ответила я и добавила: – А если мне надо будет что-нибудь спросить, я спрошу вас.
– Ну и хитрюга ты, – с улыбкой сказала Мария Тинс. – Знаешь, к кому надо подлизываться. Ну, ничего, умниц у нас в доме не так-то много. – Она дала мне несколько монет – мое жалованье за проработанные дни. – Беги домой. Небось будешь рассказывать матери про все, что у нас тут творится.
Не дожидаясь, пока она подпустит еще какую-нибудь шпильку, я вышла за дверь. Навстречу мне по Рыночной площади шли прихожане к ранней службе в Новой церкви. Оставив площадь позади, я поспешила вдоль каналов к дому. Завернув на свою улицу, я подумала: как странно, я не была дома всего несколько дней, и все уже кажется другим, солнечный свет словно бы ярче, канал – шире. Платаны, растущие вдоль канала, стоят неподвижно, как часовые, словно дожидаясь меня.
Агнеса сидела на скамейке у нашего дома. Увидев меня, она крикнула в дом: «Пришла!» – побежала мне навстречу и взяла за руку.
– Ну как тебе там? – спросила она, позабыв поздороваться. – Они хорошо к тебе относятся? А работы много? Другие девочки там есть? А дом роскошный, наверное? Где ты спишь? А ешь небось на фарфоровой посуде?
Я рассмеялась, но отвечать на ее вопросы не стала. Сначала надо было поцеловать матушку и поздороваться с отцом. Я с гордостью отдала матушке