Ленин. 1917-04. Jacob Davidovsky
с плеча Кравцова и, поднеся к глазам, стал внимательно изучать. Сопротивления молодого солдата он при этом как бы и не заметил.
– Ну ничего себе! С виду матрос как матрос, а мускулы просто стальные, – присвистнул Петро.
Веснушчатый матросик, правильно поняв его присвист, повернул к Мартынову голову и шёпотом разъяснил:
– У Николая силища немеряная. Давеча идём, патрулируем, – он с наслаждением произнёс это учёное слово, – глядим – несколько парней девку у забора зажимают. Грубо так. А она визжит.
Ну, мы, конечно, к ним, мол, стоять, кто такие, отстаньте от девчонки. Тех-то хоть больше, чем нас было, да мы при винтовках и не лыком шиты. Только, вишь ты, их ещё больше оказалось … из проулков повыходили. Я уж струхнул, признаться, а Николаю всё нипочём. Кто старший – спрашивает. Ну, самый здоровый из тех и подошёл. С ленцой так, с развальцем. А ты что за хрен с бугра – спрашивает – и руку Николаю к лицу тянет – вроде схватить хочет.
Ну, Николай Григорьич ему и врезал. Тот постоял как-то задумчиво, потом сразу соскучился и на землю отдыхать улёгся. Остальные тикать, мы за ними. Кого повязали, кого нет. В Петросовет сдали. А глянули на того задумчивого, а он уж и не дышит. С одного удара Николай из него жизнь вышиб.
– Переборщил … малость … не рассчитал, – отозвался Маркин, который, оказывается, всё прекрасно слышал, – ничего … их так и так … Петросовет к стенке прислонил … не впервой … шалили … этот просто чуть раньше … туда отправился.
Он уже выбрал на винтовке наиболее интересовавшее место и внимательно его разглядывал. Местом этим оказался штык.
– Значит, не убивал … говоришь … а кровь на штыке … откуда?
Алексей уставился на штык – и глаза его выпучились. Остальные тоже перевели взгляды туда же. На штыке виднелась свежая кровь, даже не успевшая полностью свернуться.
– Ей-Богу, не знаю, – залепетал солдат, – вот тебе истинный крест. Чисто всё было, как спать ложился.
Он размашисто перекрестился. Но Маркина это не переубедило.
– Э, парень … у тебя и на плече шинели кровь … видать, всё-таки ты убил … хватай его, братва.
Два матроса сноровисто схватили Алексея за руки. Тот не сопротивлялся, лишь побледнел, заморгал и часто-часто облизывал губы. Лицо скривилось – он готов был заплакать. Петру стало его жалко.
– Постой, Николай, не спеши. Дело серьёзное, дай-ка осмотреться. Вспомни того шапошника, что за малым без вины не кончили.
Маркин буркнул что-то неразборчивое, но не возразил.
Петро подошёл к трупу и наклонился над ним. Потрогал шею. Потом взялся за края одежды, порванной над раной и с силой рванул. Обнажилась левая грудь, на которой вокруг раны была видна давно запёкшаяся кровь. Мартынов выпрямился.
– Отпустите его, но уходить не позволяйте, – уверенно скомандовал он, – Может он и убийца, но кровь на штыке – не её. Посмотри, Николай. На ней вся кровь запеклась давно, даже под одеждой. Она уже почти холодная. Её больше двух часов назад убили … может, и трёх. А на штыке кровь свежая, свернуться не успела. И рана у неё не от штыка.