Квартира № 41. Мария Свешникова
отозвался я о своем душевном богатстве и физическом благосостоянии. – Вера знает?
– А должна? – И.В. закатал рукава, судя по виду, никогда не глаженной рубашки цвета спелой вишни.
Я только открыл рот, чтобы высказать свое недоумение, как в зал, где мы сидели, прошмыгнули две размалеванные малолетки. Им было около двадцати. Хотя кто теперь знает реальный возраст. Вся косметическая продукция мира призвана равнять всех под гребенку двадцатипятилетних: школьниц, у которых молоко на губах не обсохло, дам за сорок с привкусом плесени и инъекций, тайцев, не определившихся, в какой уборной справлять нужду – М или Ж.
Одна из этих прошмандовок по-свойски подкатила к И.В. и начала с ним брататься и лобызаться, словно они были школьными приятелями. Завидев недоумение, которое на самом деле являлось безразличием, на его лице, тут же принялась перечислять светские события, где они выпивали. И покатать он ее на метро обещал, и отыметь на покатой крыше панельной пятиэтажки, и звезду с Кремлевской башни украсть.
И.В. ничего из этого не помнил. Или настолько смутно, что стеснялся дать понять об этом. Видно было, что он хочет побыстрее избавить меня от клоунады, устроенной сильно выпившей прошмандовкой. Подруга ее тоже зря времени не теряла, поставила свою аляповатую сумку в блестяшках мне на колени и принялась крутиться юлой вокруг меня, пританцовывая.
– Чего нового, рассказывай! – услышал я, как малолетка пытается клешнями впиться в И.В.
– Да так, помаленечку! Рак у меня. Ты, кстати, зря из моего бокала пьешь, несколько ученых из Кореи выдвинули теорию, что онкология имеет вирусную природу, так что смотри не кашляй! – ответил И.В. и стал наблюдать за паникой на их лицах.
Спустя несколько секунд их как ветром сдуло.
– И все-таки, вы Вере о происходящем сказать не хотите? Мне кажется, что единственная дочь имеет право на подобного рода информацию. – Мне до конца не верилось, что И.В. – настолько конченый идеалист.
– А надо, да? Я просто не знаю, как о таких вещах сообщается. Может, ну его. Меньше знает – крепче спит. А там все само как-нибудь рассосется.
– Но вы осознаете, как сложно мне дастся это молчание? Вы представляете, что будет, когда она поймет, что я долгое время знал, но ничего не сказал? Вы уж на свой рак и риск скажите.
– Поц, – снова игнорировал он наличие у меня имени, – ты просто не догоняешь, ну не хочу я сидеть лысым и немощным на больничной койке, взывая к жалости. Я хочу дожить эту сраную жизнь так, как привык, и ничего не менять. Это и будет мой вызов онкологии.
– Но ведь еще можно что-то сделать? В конце концов, в Израиле и не такое лечат! – взывал я к здравому смыслу.
– Ну выиграю я пару лет, лысый, худой и в обоссанных штанах на инвалидном кресле. Вере от этого лучше будет? – пытался объяснить, почему хочет утаить информацию И.В. – Она же не дура, будет понимать, что это не гонорея и мне аллес. Только в депрессию скатится и начнет рыдать у моей палаты. Ну нахер.
– В душе не знаю, как молчать. Рано или поздно все же откроется? –