Цветок живой, благоуханный… (сборник). Валентина Борсова
теперь выйти к озеру, – решил он и тут же возразил себе. – Выйти? Шалишь! Выйти как раз и не выйдет. Теперь только ползком на локтях, прижимаясь к земле, что называется, по-пластунски. И он пополз быстро и ловко, как ящерица, повторяя про себя слова командира как заученный урок:
– Мы рождены и летать, и ползать… и летать и ползать…
У него в голове мелькнула мысль, что ползать ничуть не легче, чем летать, а пожалуй, и потруднее. Впереди заблестела водная гладь озера.
– Вот и курорт. С прибытием, – обрадовался Задира, но, поразмыслив, сообразил, что радоваться еще рано и надо искать укрытие понадежней. Он заполз в заросли тростника, темневшие на краю озера и, сидя по горло в воде, услышал в предрассветной тишине приближающийся лай собак. Ему стало отчетливо ясно, что укрытие у него не такое уж и надежное, и шансов уцелеть на этот раз практически нет.
– Затравят овчарками. Псы натасканные, учуют и под землей. Стоп! Почему под землей? Под водой! Под водой не учуют. Выход один – отсидеться под водой, – рассудил Задира. С трудом стащив с себя намокший комбинезон, он закинул его подальше в озеро, срезав тростинку, зажал ее во рту и нырнул поглубже. Задира не помнил, сколько времени провел он в озерных глубинах, дыша через трубочку. Когда опасность миновала, его как будто кто-то вытолкнул на поверхность, и он, жадно вбирая в легкие свежий воздух, поплыл к берегу. На волнах качался его комбинезон, прошитый в нескольких местах автоматной очередью.
– С днем рождения, покойничек! Второй раз на свет народился, – с горькой усмешкой поздравил он сам себя. – А из ребят, видно, никому так не подфартило. Остались на той высотке меня прикрывать, а сами… Хватит хныкать, уже светает. Надо ползти, – приказал себе Задира. И он снова пополз. Смертельно уставший, голодный, продрогший он полз к своим по чужой неласковой земле. Каждое движение давалось ему с трудом. Кожа на локтях была ободрана и свисала клочьями, израненные кисти рук кровоточили. Когда сил уже не осталось, Задира достал из-за пояса последнюю гранату, положил рядом с собой и приготовился к своему последнему бою.
– Ну что, Лизка! Вот теперь действительно уже все. Только не реви. Мать береги, – мысленно попрощался он с сестрой, вспомнив их расставание на перроне. У него защипало в глазах. – Этого еще не хватало, разнюнился, – рассердился Задира, и, стараясь взять себя в руки, стал расстегивать ослабевший ремень, чтоб затянуть его потуже на поясе. Из-под ремня выпал какой-то сверток и покатился по траве. Обстрелянный боец неполных двадцати лет, с чисто детским любопытством потянулся к загадочному свертку, развернул… и чуть не вскрикнул от неожиданности. Его ободранные в кровь, ноющие от боли пальцы сжимали пару новых кожаных перчаток.
– Лизкин подарок! Как я мог забыть о нем. Погоди, погоди… Как это она сказала на прощание:
– Сбережешь мой подарок, живым вернешься.
– Теперь вернусь, обязательно вернусь! – он с трудом натянул длинные до локтей перчатки на израненные руки и снова пополз к своим по чужой неласковой земле, которая уже не казалась ему такой жесткой.
Задиру