Их повели налево. Моника Хессе
свои карманы, он оглядывает просторную гостиную с любопытным, но вежливым видом.
– Это и есть твой дом?
– Когда я тут жила, квартира выглядела по-другому. Вся наша мебель пропала.
– Сегодня мы посидим на полу, а завтра я достану тебе кое-какую мебель.
Он поднимает брови, глядя на застекленные двери столовой, и я киваю – да, мы пообедаем вон там. Войдя в столовую, он уверенно опускается на колени, разворачивает свертки и начинает резать колбаски складным ножом.
– Мой командир сказал, что придет на ужин, хорошо? – говорит Дима после того, как я тоже встаю на колени и беру у него алюминиевую миску. – Он хочет познакомиться, больше узнать о городе.
– Хорошо.
– Я сказал ему, что он может прийти сегодня вечером.
– Сегодня вечером? Но ведь в доме нет еды. Я только что вернулась.
– Я понимаю, что вечер уже скоро. – Дима смотрит на меня круглыми глазами, и я прикусываю язык. Это мой дом, но я напоминаю себе, что не смогла бы добраться сюда так быстро, если бы не Дима.
Девушки-ничегошницы были правы только наполовину. Они думали, что мне повезло – что Дима спас меня, а затем привязался ко мне. Но на самом деле Дима привязался ко мне именно потому, что спас меня. Потому что я была беспомощной, и он смог мне помочь. Потому что ему было одиноко, а мне он был нужен. Все это время он был мне просто другом и ничего не просил за свою доброту. А я ничего ему не предлагала.
Но долго так оставаться не может. Раньше или позже моя слабость перестанет казаться трогательной и моей благодарности станет недостаточно. Ему захочется иметь настоящую подружку.
– Твой брат… – Дима замолкает, опускает взгляд на свою тарелку и, не поднимая глаз, заканчивает вопрос: – Его тут нет?
Три картошины на влажной газете. На всякий случай Дима купил не две, а три.
Я подавляю в себе разочарование.
– Нет, его тут нет.
– А он тут был?
– Думаю, нет.
Он протягивает руку и гладит меня по щеке.
– Мы найдем его, обязательно найдем.
– Да, – говорю я, поставив алюминиевую тарелку на голый паркетный пол. И улыбаюсь. Я стараюсь. Стараюсь изо всех сил.
Я вернулась туда, где жила моя семья, но ем я сейчас не с фарфора, а из алюминиевой посуды, и вместо моих родных со мной рядом находится русский офицер. И ему хочется, чтобы я поговорила с ним о праздничном ужине. А восемь месяцев назад я ударила по лицу одну девушку, потому что она попыталась стащить мои дырявые башмаки.
– Зофья? – Дима произносит мое имя добрым голосом, но не совсем правильно – у него слишком твердое «З». – Зофья, ты не говоришь. Я тебя расстроил.
– Думаю, нам к обеду нужен хлеб. – И я быстро встаю на ноги.
Он огорчен.
– Хлеб нам не нужен, – говорит Дима, кивком показывая на картошину Абека, которую он разрезал пополам и положил по половинке на свою и мою тарелки.
– Но это же праздник, – выдумываю я. – Мой первый день после возвращения домой.
– Я пойду с тобой. – Он откладывает нож и неуклюже встает.
– Нет!