Песнь Велиала. Дмитрий Сергеевич Филатов
жена у него год назад умерла. А любили они друг друга по-настоящему. Детей у них не было. Месяца два он весь никакой был, на работу даже не ходил. Говорят, демонологией увлекся, а потом с головой в работу ушел. И так до сих пор. Даже ночевать домой не всегда уходит. Я не знаю, как он так может. Так и до истощения морального недалеко. Но, видимо, ему легче так. Бог весть.
– Ясно, – усмирив гнев, вздохнул Авет. – Ладно, пес с ним. Жалко мужика, жалко. Ну, пошли.
День стремился уже на убыль, хотя солнце все еще ярко сверкало в вышине небес, изливая на изумрудные листочки деревьев благодатный елей света и тепла своего. На круглых больничных часах было уже полчетвертого, когда уверенной громкой поступью доктор Драгомиров шел по коридору к палате пациента Гудалова. Сказав санитарам, что беспокоиться нечего, Марк Анатольевич вошел в палату. То, что санитар рассказал другу о докторе, была правда. Одиннадцать месяцев назад жена Драгомирова погибла, после чего он два месяца почти безостановочно пил. Он пытался покончить с собой, но крюк для люстры в потолке не выдержал, когда самоубийца начал в панике биться руками и ногами. Наверное, малодушие остановило его от повторения попытки. Ибо в Бога Драгомиров не очень-то верил, хотя и не отрицал. Что же до демонологии, так ей он, в принципе, всегда увлекался. А после смерти жены однажды даже пытался вызвать демонов, начертывая печати Соломона для их заклинания. Правда, у него ничего не вышло, и завершился весь ритуал алкогольной комой. К счастью, в тот же вечер, уже без сознания, его обнаружил его друг, доктор того же отделения клиники, Николай Свиридов. Огласке этот случай не подвергся, благодаря порядочности Свиридова. Именно с тех пор Драгомиров и ушел в работу с головой, не давая никому спокойного житья. Работая как ломовая лошадь, заведующий отделением требовал того же от подчиненных. Правда, не было в больнице более знающего, внимательного к больным, заботливого и самоотверженного человека.
– Здравствуйте, Вячеслав Сергеевич, – поздоровался Драгомиров, протягивая руку вставшему с кровати пациенту. По сравнению с врачом, тот казался огромным, грозным вождем варваров, покрытым какими-то мистическими татуировками. – Можно с Вами побеседовать?
– Разумеется, Марк Анатольевич, – отозвался больной. Голос его был полон достоинства, некоего могущества. – Знаете, мне странно, что Вы меня по имени и отчеству зовете, учитывая то, что я говорил Вам, что они не настоящие.
– Я по паспорту Вас зову, – улыбнулся в ответ доктор. Манера его и голос были совсем иными, нежели при общении с санитарами. – Он-то у Вас настоящий.
– В этом мире, Марк Анатольевич, у человека может быть много паспортов, и все настоящие, – загадочно произнес Гудалов и посмотрел в окно.
– Ну и как же Вас звать?
– Настоящего имени я Вам не скажу, – покачал головой Гудалов. – Таковы правила. А имен у меня много было. В степях Монголии меня звали Черным Всадником, на Тибете – Рукой Судьбы, в Европе – Мертвой Ночью… Пожалуй, Берсерк, как нарекли меня в Канаде, наиболее подходит мне. И я хотел Вас попросить.