Не чужие. Наира Григори
Не понимая ни смысла, ни начала, ни конца этой жизни. Сажала, полола, собирала, убирала… и потом снова сажала, полола…
Не отрывая глаз, слившись дыханием, долго-долго стоят они друг перед другом. В этом взгляде вся история одиночества каждой из них.
На крыльцо винзавода вышла невысокая круглолицая женщина и окликнула девочку. Та вздрогнула и отвела взгляд. Мать подошла к ней и взяла за руку.
– Вы извините, она нездорова, – сказала женщина.
Старуха улыбнулась беззубо и протянула большой спелый персик. Девочка оглянулась на маму и, получив одобрительный кивок, сделала пару шагов к старухе. И вдруг обняла ее… Старуха прижала девочку к себе и погладила ей волосы. Та взяла персик и убежала к маме. Потом она снова оглянулась на старуху и ушла.
– Что это с ней? – спросила женщину одна из туристок, вышедшая вслед за ней.
– Не знаю… Ты видела, как она смотрела на нее? Прямо в глаза! А ведь это впервые… – задумчиво ответила мать.
Автобус, заполненный разморенными обедом и дегустацией туристами, отъезжает. У окна сидит девочка, прижимающая к груди большой персик.
В саду, провожая глазами автобус, стоит одинокая и древняя, как эта земля, старуха. Она будет стоять здесь всегда: через год, через сто лет, через тысячу…
ПРО ВАСЮ
Вася был крут. Вася был велѝк.
По крайней мере, он сам так про себя думал. С тех пор, как под нажимом еврейской мамы написал диссертацию и из категории «встань наконец с дивана, ленивая скотина!» перешел в категорию молодых преподавателей одного из московских вузов.
От мамы Вася унаследовал черные глаза с поволокой, а от «паспортного» папы (выбранного мамой ради фамилии) – леность и рыхлость. Впрочем, для студенток гуманитарного вуза с эстрогенной интоксикацией и рыхлый Вася был лирическим героем романа. В пандан к глазам он отпустил демоническую бородку и стал плести паутину для зазевавшихся мушек-цокотушек.
По теории Васи, красавицы были тупиковой ветвью цивилизации. Им негоже было опускаться до уровня домохозяйки и мамаши. При слове «мамаша» он представлял свою маму, положившую свою молодость и красоту на алтарь воспитания гениального сына. Хотя на фотографиях в толстом альбоме красоту мамы заметить было сложно. Разве что глаза, щедро переданные Васе, и выделялись на строгом лице с выдвинутым вперед подбородком… Да, мама и характером пошла в Габсбургов. И нехватку короны щедро вымещала на добродушном и ленивом «паспортном» муже.
Вася перебирал своих мушек тщательно, но замуж отпускал охотно, без тени ревности наблюдая за тем, как они беременели, расплывались и от бессонных ночей теряли живость и блеск глаз, которыми так преданно смотрели на Васю в период недолгого ухаживания и вялого романа.
Самые красивые приходили в институт уже с ухажерами, равняться на которых Васе было «стрёмно». И он с завистью провожал глазами их стройные фигуры, исчезающие в темных недрах внедорожников.
Он представлял рядом с собой красавицу, посвятившую свою жизнь его неопределенному