Синхронный ирий. Дмитрий Григорьевич Захаров
вливаться как из рога изобилия новые фантазии, новые миры и новые познания. Когда-нибудь прекратятся исследования и останутся только путешествия, останутся только взаимодействия душ, их взаимные объятия, их взаимные проникновения, их взаимные созерцания. Все дела, мельтешащие на гладкой округлой поверхности жизни, стекут с неё как капли дождя; вся совокупность движений не удержится на этом глянцевом яйце, как маленькие кристаллики кварца скатится с неё; все эти цифровые множества отойдут в свои координаты и спрячутся за скобки, отойдут как отходит к утру зубная боль после ночной пытки, и моментально погружаешься в сон без сновидений, самый сладкий из всех снов, потому что в нём ничто не мешает чистому наслаждению.
Со времён падения Адама и Евы человечество преуспело во многом, в частности написано несметное количество книг. Из них можно было бы сложить китайскую стену и опоясать ею весь земной шар, да и солнечную систему в придачу. Жаль, что эти книги прочитаны лишь на одну десятую (сотую, тысячную…), только шедевры наполовину (и если бы половиной!) – ведь там столько сердечности, того, что источает наше сердце с правой стороны. Чтение книг раньше было роскошью – скоро оно станет патологией. Когда-то мне захотелось сжечь все книги (у итальянских футуристов и у германских нацистов были иные мотивы), потому что они ведь находятся в нашей душе, а душа неуязвима. Наша душа – это Величайшая Книга, но именно её-то мы и не читаем. Имею право так заявлять, ибо написал уже не одну книгу. Однажды зарёкся, что больше писать не буду – зачем все эти словасловаслова, но вот (нет силы воли что-ли) опять пишупишупишу с удесятерённой силой как маньяк или графоман, потому что всё-таки душа должна быть написана, всё отрицая и принимая, воображая и преображая. Не может движущееся остановится, не может сказать да или нет или не знаю, оно движется и творит.
Рассвет как черепаховый панцирь накрыл улицы освежёванного снегопадом города. Опять эти сны. С тех пор как она ушла. Нет, ещё раньше, чуть раньше, на несколько дней. Этот первый сон приснился, я помню, она лежала рядом, тогда я коснулся её пальцев, но она не почувствовала – крепко спала. Ну может на её месте я поступил бы точно также – ведь такие вещи очень сложно понять, если вообще возможно. Это всё равно как жить и умирать одновременно. Да, но ведь бывают же одновременно и дождь и солнце. Звонков нет уведомлений нет лайков нет ничего нет никого нет никого а как люди жили без мобильной связи отправляли письма с посыльным потом ждали ответа потом опять писали а если посыльному свалится кирпич на голову? Нет звонков от неё нет и не жди и не жду
В этом году весна удивила. Погожие февральские дни всех расслабили и разжижили. Грезились уже босоножки вместо тяжёлых ботинок, сарафаны вместо шуб и панамы вместо шапок. И готовность убрать тёплые вещи в кладовки возрастала соответственно росту температуры воздуха днём (и особенно ночью). Но в последние дни февраля ударили морозы. А первого марта, в первый день такой долгожданной весны грянул снегопад. Белое небо опрокинуло на землю весь запас зимних прелестей, нет, точно прелестей – ведь разве не прелесть белый пушистый снег. Огромные снежные хлопья, метель, морозец, красные щёки, свежесть, вытесняющая городской смог, машины на стоянках под амортизационными слоями снежинок (из триллиона – ни одной одинаковой), автомобилисты пробираются через сугробы к никогда ими не виданному метро и спрашивают а сколько стоит, что уже четыре? да уже пять, восьмой месяц как пять, что в метро не ездишь? уборочная техника тоже стоит, дворники спят – сугробы – красота! Все предметы покоящиеся и движущиеся приобрели маскарадный вид, с ударением именно на слоге радный – радостный, светлый, забавный вид – клоун-пьеро с длинными рукавами, и хотя стали немного неуклюжими, мохнатыми и тяжёлыми, но вместе с тем и привлекательными, мягкими – цирк Куклачёва с белыми персидскими котами – и воздушными как зефирины.
В этом году жизнь удивила. В новогоднюю ночь я открыл для себя много интересных вещей. Во-первых, эту новогоднюю ночь я провёл в полном одиночестве – впервые в жизни. Без шампанского, без водки, без оливье, без ёлки, без свечей, без телевизора, без «Иронии судьбы» ( и без лёгкого пара) и без секса. Да, но это не во-первых, это так сказать пролог, во-первых: острый суицидальный кризис привёл не к верёвке, не к табуретке, а за письменный стол – то что я написал в эту ночь не подлежит публикации при жизни пусть опубликуют после моей смерти (хотя кто? потомков ведь нет – ну хоть соседи, ну хоть работники морга или похоронной службы или крематория); во-вторых: одиночество – не такая уж страшная штука и в-третьих – без страдания можно жить и даже творить. Но не в том смысле, что прозябать как овощ или микроб в цисте или как ножка стола, но оставаться человеком без страданий. Вот вопреки Достоевскому – и жить без страданий и творить без страданий. Вот просто весело, дико радостно, вот без единой слезинки. И даже видеть сны не поддающиеся никакому фрейдистскому истолкованию.
Нет пропущенных звонков. Может вообще сегодня без мобильного пойти – забыть под кроватью. Что там за окном? Снегопад. Снегопад валит и всё и пофиг ему что кому-то по сугробам тяжело добираться – он просто раскрыл свои чувства бросился с неба на землю без парашюта.
Вообще никуда не пойду буду целыми днями лежать