Харбин. Книга 2. Нашествие. Евгений Анташкевич
в глазах мужа тревогу.
– Что-то случилось? – спросила она и присела на краешек стула. – Что-то на службе?
Анна Ксаверьевна редко спрашивала об этом, но сейчас у неё заскребло на душе.
Александр Петрович посмотрел на неё и спокойно ответил:
– Да в общем всё в порядке! Беженский комитет тихо умирает, а жалко, мы всё-таки, как можем, помогаем людям.
– А Бюро?
– Бюро, Анни, создано не для этого! Бюро – это ширма, а на деле…
Анне Ксаверьевне очень хотелось спросить, это ли тревожит Александра Петровича, но она терпеливо ждала.
– Ты поужинаешь?
Александр Петрович неспешно переоделся, подошёл к жене и поправил ей прядку, она всегда непослушно выбивалась.
– Ужинать не буду, с японцами поужинал, пригласили, а чаю попью.
Анна больше ничего не спросила, поднялась и пошла в гостиную.
Александр Петрович посмотрел ей вслед, ему действительно было не по себе, и он видел, что ей передалась его тревога.
За чаем все молчали. Кузьма Ильич несколько раз набирал воздуха, порываясь что-то сказать, но сдерживался, молчание нарушил Александр Петрович.
– Я невольно подслушал ваш разговор. – Он задумчиво разминал папиросу. – Мне тоже не всё нравится, что у нас здесь происходит, но тут японцы – жандармерия, там, в России, – НКВД. Кстати, и здесь – НКВД. Он долгим взглядом посмотрел на Кузьму Ильича. – Что-то и те и другие затевают. Приходится быть осторожным, особенно в рассуждениях вслух… – Он снова смотрел на Тельнова, тот хотел что-то сказать, но опять промолчал. – Даже дома! – подытожил Александр Петрович. – Японцы разбираться не станут. А мысли правильные – ситуация не становится лучше и, скорее всего, будет хуже.
Анна вся подобралась, а Кузьма Ильич, не поняв намёков Александра Петровича, но услышав оценку, которая вполне сходилась с его оценкой, распрямился и гордо расправил усы. Александр Петрович заметил это и недовольно произнёс:
– Осторожность и ещё раз осторожность, уважаемый Кузьма Ильич. Допускаю, что Номура, хотя его и называют Костей, не читал досточтимого Фёдора Михайловича и не слушал споров ваших профессоров и приват-доцентов, но в его застенках так же темно, сыро и холодно, как в охотнорядских подвалах и кладовых. У него много глаз и ушей, особенно среди наших. Люди исчезают.
– Матка Боска! – невольно произнесла Анна Ксаверьевна.
Услышав, как отреагировала Анна, Александр Петрович подумал, что, наверное, он сказал это слишком жёстко. Кузьма Ильич сидел не шелохнувшись, потом поморщился, как будто съел дольку лимона без сахара, потёр лицо ладонями и хотел что-то сказать.
– Извините, Кузьма Ильич, не обижайтесь, здесь нам опасаться, конечно, некого, но…
– Да, да! Александр Петрович, я понимаю, наверное, вы правы, кругом японцы и НКВД, да и ни к чему эти разговоры, всё одно ничего не изменишь…
– Ну и ладно! Тогда всё в порядке! – Ему стало жалко старика, и он спросил примирительным