Юность Бабы-Яги. Владимир Качан
Они сели. Саша сам вспомнил:
– Так что стихи?
– Что стихи?
– Ты хотела показать.
– Показывать нечего. Я их сочиняю сразу и набело.
– Как это так? – удивился поэт.
– Ну как акын. Что вижу, что чувствую, то и пою.
– Ну-ка, ну-ка, попробуй.
Вета сосредоточилась буквально на минуту, а потом прочла:
Когда вдруг грешная душа
Сольется с грешною душою,
Скажу я: «Видите, Луна
Встает над грешною Землею?
Грешна она и все мы грешны,
Мы грех изведали давно.
Так разве грех грешить нам, грешным,
Когда грешить нам не грешно?
Вета улыбнулась Саше, задавая этот вопрос, потом сказала:
– Погоди, еще не все. Теперь постскриптум, другим размером. Сейчас…
Она помолчала несколько секунд, прикрыв глаза, затем нараспев произнесла:
По-твоему, довольно смелый стих?
Но он тебе за первый шаг награда.
Я с нетерпеньем жду стихов твоих.
Твоих стихов! Других уже не надо.
Вета закончила. Ее глаза хитровато блестели. Это было правильное, правдивое выражение глаз, часто принимаемое поэтами за «сияние». Да и прозаики тоже частенько злоупотребляют выражениями типа: «ее глаза сияли», притом под аккомпанемент «часто вздымающейся груди». Правильно! Нельзя же говорить про взволнованную женщину словами и выражениями темных переулков и глухих задворок, даже слишком просто – нельзя, иначе получится что-то вроде – «Виолетта часто дышала» или, того хуже – «дышала, как собака после бега. А ее глаза были покрыты глянцем, как начищенный сапог». Это будет правда, но некрасивая правда! Кому она нужна? Надо же все-таки о струне рассказывать, а не о ржавой проволоке! О звенящей гитарной струне в начале любовной серенады! И посему глаза обязаны блестеть, а в крайних состояниях – сверкать, а грудь обязана вздыматься и, что характерно, вздыматься – соблазнительно. Хотя, справедливости ради, надо отметить, что женщина, играющая в любовь, часто увлекается настолько, что остановиться уже не может и начинает сама верить в подлинность своих чувств, в достоверность показа. И уже и слезы текут настоящие, и руки дрожат на самом деле, и даже до состояния аффекта может дойти. Одно слово – оперетта! Ах, Виолетта – оперетта! Такое юное существо, а уже знает, догадывается, что надо делать, какие кнопки нажимать с такими, как поэт Саша Велихов. Она знает, что таким одного тела, одной физиологии – мало; им нужна серенада и никак не меньше. И Саша свою порцию серенады уже получил. Он оторопело смотрел на Вету, потому что не поверил своим ушам: нет, разумеется, стихи были дилетантскими, но если она не врет и сочинила такое моментально, то какие же у нее резервы! Но что в данный момент было еще важнее, они были о нем, о них, о том, что сейчас между ними. Вчера придумать такое было нельзя, она еще ничего не знала, – значит, правда?.. Она же не ясновидящая какая-нибудь, чтобы предвидеть, что с нею будет, и с кем, и написать