Убийства в Сосновке. Илья Риф
видимо, надеялась долг вернуть, но заболела и умерла.
И вдруг Акакия охватила жгучая тоска по бабушке и безразличие к утрате дома. Он еще раз прочитал расписку и вернул тетке.
– Через два дня я уезжаю, ключ от дома оставлю у соседей Тархановых, прощайте! – сказал Акакий и направился к выходу.
– Акакушка, вернись, обедать будем! – Валентина смущенно указала на стол.
– Прощайте! – повторил Акакий и вышел на улицу.
Акакий еще раз толкнул раскладушку, уселся за стол и включил ноутбук.
Невнимательно пролистывая статьи англоязычного издания, он был далек от своего убогого жилища: перед ним проплывали воспоминания…
Потеряв родной очаг, Акакий пытался восстановиться в университете на бюджет, но грянул кризис, бюджетников сократили втрое – учебу пришлось оставить.
Надо было платить за квартиру и на что-то жить, – начал искать работу… Требовались рабочие профессии, но Акакий делать ничего не умел, а разнорабочим не брали по причине тщедушности.
Наконец, он устроился в пункт приема стеклотары, где за мизерные деньги печатал на убитом «железе» накладные и никчемные отчеты. Зарплаты едва хватало на скудное питание и оплату квартиры – части отгороженного барачного коридора.
Но была лампочка на потолке и электрическая розетка. Из мебели – раскладушка, кухонный столик и разбитый стул. Все удобства и вода – во дворе.
Так прошло лет пять.
Дрожа от холода, истерзанный клопами Акакий сидел за ноутбуком и, просматривая интернет-журнал Лондонского королевского университета, не мог сосредоточиться.
«Нет, так жить нельзя, – обхватив голову руками, всхлипнул он. – Остается один выход: покончить с собой! Но как? Повеситься!»
Этот способ он отбросил – позорно, даже для такой ничтожной личности, какой он себя считал.
Он решил, что самоубийство должно быть романтичным, как в книгах о гвардейских офицерах, разведчиках, или проигравшихся в казино князьях.
Акакию представлялось: сидит в кожаном кресле штабс-капитан, небрежно курит сигарету, остроносые сапоги сияют в свете настенных канделябров, на безукоризненном мундире острые стрелочки и золотые погоны. Докурив, офицер встает, поправляет на мундире георгиевские кресты, вынимает из кобуры револьвер и, надменно улыбаясь, пускает пулю в висок. На выстрел вбегает красавица-графиня, и горестно воскликнув: «Ах, Вольдемар Леопольдович!», падает в обморок.
Но для такого красивого ухода не хватало и кабинета, и мундира с георгиевскими крестами, и хромовых сапог, и романтичного имени Вольдемар, и графини, и, наконец, револьвера.
Можно, конечно, включить газ перед отходом ко сну и утром просто не проснуться, но газа в бараке не было…
«Что делать? Что делать? – думал Акакий, машинально перелистывая страницы англоязычного журнала. – Нет, так дальше жить нельзя! Надо что-то делать, или вообще не жить!» – как вдруг, его взгляд скользнул по яркому заголовку: «Кому достанутся миллиарды графа Генри