Осиновая корона. Юлия Пушкарева
правды?
– Правды иногда лучше не добиваться, – веско сказала мать.
В груди у Уны что-то горело – с неприятным и жирным чадом, как факел мастера Нитлота. Она поняла, что не скоро сумеет озаботиться поисками ежевики.
– Так чего же тогда ты хочешь от меня?
– От тебя, дорогая? Ах, сущих пустяков. Выйди замуж за достойного лорда и будь счастлива – только и всего. Как только закончится траур, мы подыщем…
– Как только закончится траур? – (Уна бросила сумку на землю, стараясь унять дрожь в пальцах. Дар огненной рекой давил изнутри ей на вены, шептал ужасные слова на чужих языках – слова о ненависти и мести. Мать попятилась). – По-твоему, всё это так легко?.. Теперь, когда мы без отца и дяди Горо, когда убили Риарта? Когда я стала… белой вдовушкой? – (Уна усмехнулась). – Так ведь это называют крестьяне – невесту, у которой умирает жених?
Мать поморщилась.
– Милая моя, я столько раз говорила: повторять все эти нелепицы за простолюдинами…
– Я не пойду по этой дороге, мама. Ты не заставишь меня – разве что силой. Я выясню, кто убил дядю Горо и с кем, как ты сказала, связался Риарт… И что было в том письме, что ты приказала сжечь. Клянусь.
– А я клянусь, что не позволю! – (Женщина с осиновым листом на щеке тихо шагнула к Уне; её рука взметнулась в повелевающем жесте. Глаза казались чёрными, а не карими, – двумя кусочками чёрного стекла на бледном, при луне почти белом, лице). – Этого не будет, Уна, пока я твоя мать! – (Её окрик спугнул стайку ночных мотыльков, и они покинули куст, печально трепеща крыльями). – У тебя другая судьба. Отражения не будут вертеть тобой, пока я жива!
Всё. Терпеть Уна больше не могла. Она видела, как в неё – в переполненный кувшин – гулко и медленно, захватывающе медленно, падает большая последняя капля. Красная капля – не то вина, не то крови.
Она поставила лампу на траву, тоже подняла руку, и между пальцев затрещали крошечные голубоватые молнии. Мысленно произнесённого, пропущенного через сито воли заклятия хватило, чтобы удерживать их, – но Уну так трясло, что она не была уверена, надолго ли его хватит.
– Если мать – то скажи мне правду. О чём ты жалеешь? Что было «глупо с твоей стороны», мама? – (Одна из искрящихся молний дотянулась до куста, и несколько листков тут же осыпалось пеплом. Под ними Уна увидела целую россыпь ягод ежевики – но это было уже неважно). – Я хочу знать. Я должна. Ты знаешь, о чём я.
Не отводи взгляд не смей отводить взгляд смотри на меня – я требую.
Сила переполняла Уну; она сжала зубы и направила её в зеркало – так, чтобы пучок молний разгорелся ярче. Мать смотрела на неё, не моргая и жалко скривив рот; по напудренным щекам текли слёзы.
– Уна… О боги… Чего ты хочешь? Ты знаешь всё… То письмо…
– Нет, не письмо. И не наместник Велдакир. И не Риарт. Правда, мама – Та Самая. Мой Дар. Наше прошлое. – (Спроси прямо – змеиным жаром в виски). – Кто мой отец? Дарет Тоури?
У леди Моры подкосились колени. Она обняла осину,