Weeping beauty. Олег Сергеевич Малахов
или уснуть, попытаться увидеть сон, хоть что-нибудь увидеть во сне, кроме собственных похорон. Или смеяться, над самой собой, такой смешной пятнистой девочкой, неряшливой, испачкавшейся изнутри. Поверить было невозможно в то, что можно было просто открыть дверь, проникнуть на кухню, нащупать голой холодной рукой чайник с вчерашним чаем, налить в пиалу остатки, разбавить булькающим кипятком и приникнуть с наслаждением губами к образовавшейся жидкости. И выдохнув тяжелый воздух из легких, она сползла со стула на пол. На полу она оставалась узором неприкаянности. Ее тело то и дело издавало звуки муки. Лицо целилось в ночной пейзаж за окном. Глаза уплывали в лунный свет. Мысли о том, насколько далеким может быть путь в бесконечность, заслоняли своей неразрешенностью ее любое желание получать удовольствие. И вот день опять увяз в неопределенностях, повис нервной рваной массой противоречивых ощущений в женской разделенной на множество расстройств и неприятностей сущности. Соседи прислушивались. Но она не плакала, и никто из ее инкогнито не навестил ее в тот застрявший на дне ее сознания день. Она часто делилась со мной своими страхами и наделяла меня странными обязательствами страдать вместо нее, самозабвенно. Ее женской рукой я гладил свои волосы, жалея себя, страдающего и теряющего надежду на завершение мук. Тогда она, переодевшись в мою одежду, открыла окно и по пожарной лестнице спустилась во двор. Превратившись в уличную девку, она ушла, вернулась, ушла. Странным шагом, походкой ухода уходила она, в необратимость. Дышала воздухом утреннего холода. «Привет» – сказал ей какой-то знакомо-неузнаваемый прохожий. «До свидания», или «Прощай», или промолчала она в ответ. С птицами, или летела она сама. В небе, но не в космосе ли летела она. Она. Или крылья, уносящие душу ее, представились мне в тот самый момент, когда я невидимо для ее глаз, неуловимо последовал за ней, живой и ступающей по живой земле. У нее была привычка: закрывать глаза, идучи по многолюдной улице, и испытывать тело свое столкновениями, обозначая тем самым свою принадлежность живому потоку живых людей, выслушивая в свой адрес любые высказывания, от нежных извинений до грязных ругательств. Она не отвлекалась на слова, прилежно продолжая начатое движение, движение вперед, вслепую. Натыкаясь на мужчин и женщин, спотыкаясь, падая, разбивая себе ноги, руки, лицо, поднимаясь, не поддаваясь слабости, оказываясь в чьих-то руках, вырываясь из объятий, ступая по лужам и врезаясь в мусорные баки, попадая на проезжую часть, рискуя быть раздавленной, и слепо продолжая свой путь. Пытаясь дышать без паники и раздражения, отрываясь миллионной частичкой небытия от топленой массы тел, она выглядела так, будто преодолевала невыносимую жгучую боль, застрявшую внутри ее тела, будто она безнадежно боролась с желанием умереть, оставшись при этом живой. Вместо ее мужества мне хотелось питаться ее паранойями, боязнью проиграть, ее припадками, душевными расстройствами. Но ее мужеством наполнился окружающий ее