Русский рассказ конца ХХ века. Учебное пособие. Алексей Варламов

      – Зато я сделал доброе дело: тетку Шуру обрадовал. Я из гнезда забрал яйца, там их десять было. Пять темных и пять белых. Я сообразил: у нас все куры красные, они темные яйца несут, а у Тетки Шуры – белые, значит, ее куры у нас снеслись. Правильно я сообразил? А тетка Шура как раз во дворе была. Я ее и обрадовал, отдал пять яиц и сказал, что всегда буду белые яйца ей отдавать. Правильно я сделал?

      Федор ухмыльнулся.

      – Тебя кто за язык тянул? – досадуя, спросила у Фетисыча мать. – Тебе кто велел лезть в эти гнезда? Темные, белые… Она своих кур сроду не кормит. А мы вволю сыплем. Вот они и бегут на чужбинку, а ты ей – яйца. И она взяла, бесстыжая. А ты вечно суешь свой нос, куда не просят.

      Фетисыч все понял и молча убрался из кухни. Добро, что дом был немалый: три комнаты кроме кухни. Самая дальняя – его. В невеликой этой комнате стол да кровать помещались, на стене – красочный плакат улыбчивого мускулистого мужика с квадратной челюстью и короткой прической, по фамилии Шварценеггер. Фетисыч когда глядел на него, то напрягался и зубы скалил. Но на Шварценеггера он был не очень похож. Во-первых, девять лет от роду. Во-вторых, стричься было некогда. Отчим Федор мудрил порою над ним с машинкой да ножницами, оставляя челку на лбу и голый затылок. Получалось не очень внушительно: челка светлых волос, вздернутый нос, круглый подбородок – далеко до силача. Но Фетисыч тренировался. В школе на турнике подтягивался на пятерки целых шесть раз.

      Через комнаты глуховато, но слышно было, как ругается мать:

      – Это вы вчера рамы с медпункта пропили? Доумились?

      – Разведка доложила?

      – Доложила. Вот участковый[48] прищемит – назад потянете. Курочат[49] все подряд. Все на пропой, на пропой[50]. А нам край[51] надо бы возле кухни затишку[52] постановить, как у кумы Таисы. В затишку – печку. Летом так расхорошо, не жарко. И курник[53] стоит раскрытый. Шифера бы листов пяти или досок, хоть горбыля. Люди во двор тянут, для дела, а ты…

      – Пузырь[54] поставь – и к тебе притянем.

      – Да уж все растянули. Свинарник какой расхороший был, сколь шиферу[55], сколь досок. А в клубе, говорят, и полов уж нет.

      – Полов… Вспомнила. Уж потолки снимают.

      – Либо Рабуны? Они же кухню строить задумали. Рядом живут. Хозяева. А у нас курник раскрытый.

      – Пузырь. И все будет! – оживился Федор.

      – Да если в дело, я два поставлю.

      – Это уже разговор.

      – Бесстыжий… Для дома, для семьи, а ты готов…

      – Это не разговор, – перебил ее Федор.

      – Разговор, не разговор. Засели, как баглаи[56]. Только и глядите, где бы чего украсть и пропить. Нет чтобы на ферму прийти да женам помочь, – корила Анна. – Бабы – в мыле, а мужики прохладничают[57].

      – Вы задарма горбитесь[58] – и мы пойдет рядом с вами. Коммунистический труд? Пошли они.