Дочь философа Шпета в фильме Елены Якович. Полная версия воспоминаний Марины Густавовны Шторх. Елена Якович
не хотел, и единственный, к кому заходил, был мой папа. Через большой балкон на крыше Качалов попадал к папе прямо в кабинет и сидел у него часами.
Василий Иванович доставал нам пропуска во МХАТ. Там в восьмом ряду двенадцатое и тринадцатое места были за Станиславским, а десятое и одиннадцатое – за Немировичем-Данченко. Качалов в их отсутствие давал нам места Станиславского, но изредка мы сидели на ступеньках бельэтажа, была такая замечательная возможность, известная всей студенческой Москве тех лет. Так я посмотрела «Три сестры», «Воскресение», помню, как бешено мне понравился «Платон Кречет» с Борисом Добронравовым. А вот Качалова на сцене я не видела. Мама рассказывала, как они ходили на «Братьев Карамазовых», где он играл Ивана, но мне кажется, что официально спектакль тогда уже не шел, были какие-то закрытые показы.
Но на Качалова я ходила, когда он читал стихи. Кстати говоря, мне не очень понравилось, и папа со мной согласился. Он тогда сказал: «Стихи не должны читать артисты. Стихи должны читать поэты».
Папа очень любил театр. У него всегда было много театральных знакомств. Но пожалуй, из всех тогдашних театральных высот, из этой великой троицы – Станиславский, Мейерхольд, Таиров – папа ближе всех был с Таировым. И с его женой Алисой Коонен. Уж не знаю, был у них когда-то роман или нет. Мне казалось, что папа не очень «романчивый» был. Для него всегда голова и душа первым номером шли. Но женщины вокруг него самые красивые были. Так с Ольгой Леонардовной Книппер-Чеховой папа дружил всю жизнь. Она его называла «шефом».
При нашем доме были ночной сторож, истопник и дворник. В Москве это тогда редко встречалось. Черные ходы обычно на ночь закрывали, оставался только парадный вход, от которого, конечно, у всех жильцов были ключи. Тем более артистическая среда, сами понимаете, волей-неволей все возвращались поздно: кто после спектакля, кто из гостей. Могли и ключ потерять. И поэтому у нас был еще вахтер. Он много лет прослужил, фамилия его была Воронин. А дворник был Шарангович, кто-то его путал со Шверубовичем. А Шверубович – это истинная фамилия Качалова. Сам же Качалов так разговаривал с людьми, так любезно, так непривычно для всех вежливо, что они смущались. Мне даже сторож рассказывал: «Василий Иванович проходил и спросил, как здоровье моей жены…»
Наш дом, между прочим, когда его Щусев построил, был одним из первых в Москве, где лифт ездил не только вверх, но и вниз. Еще даже в шестидесятые один новый жилец всем знакомым с гордостью говорил: «У меня лифт со спуском!» Правда, первые года два лифта не было, пешком ходили. Лифтовая клетка была кое-как забита досками. И вот кто-то, по-видимому несколько подвыпивши, возвращаясь от Качалова, провалился сквозь эти доски. Но, правда, всего-навсего на два этажа, слава богу, не покалечился. Но доски убрали, и после этого наконец стали делать лифт.
С этим лифтом было связано несколько забавных случаев.
Однажды мы с Качаловым столкнулись в дверях. Я, естественно, сторонюсь, пропускаю Василия Ивановича. А он делает такой галантный жест рукой: