Таис. Анатоль Франс
которые обычно так заботят людей.
– Итак, ты, так же как и я, беден, целомудрен и одинок. Но ты поступаешь так не из любви к Господу, как я, и не ради вечного блаженства. Этого я не могу понять. Для чего же ты добродетелен, если не веришь в Иисуса Христа? Для чего ты отказываешься от мирских благ, если не надеешься заслужить блага вечные?
– Незнакомец, я не отказываюсь ни от каких благ и надеюсь, что выбрал для себя удовлетворительный образ жизни, хотя на самом деле жизнь не может быть ни хорошей, ни плохой. Ничто само по себе не является ни достойным, ни постыдным, ни справедливым, ни несправедливым, ни приятным, ни тягостным, ни хорошим, ни плохим. Лишь суждения наделяют вещи определенными качествами, как соль придает вкус блюдам.
– Итак, ты считаешь, что ничто не очевидно. Ты отрицаешь истину, которую искали даже язычники. Ты покоишься в своем невежестве, как усталая собака, спящая в грязи.
– Незнакомец, бесполезно оскорблять как собак, так и философов. Нам не известно, что такое собаки и что такое мы сами. Мы не знаем ничего.
– О старец, не принадлежишь ли ты к нелепой секте скептиков? Не принадлежишь ли ты к тем жалким безумцам, которые отрицают движение и покой и не умеют отличить свет солнца от ночного сумрака?
– Друг мой, я действительно скептик и считаю свою секту достойной, тогда как ты ее считаешь нелепой. Ибо одни и те же вещи имеют разные свойства. Пирамиды Мемфиса на закате кажутся конусами розового света. А на заходе солнца на фоне пылающего неба они выглядят как черные треугольники. Но кто поймет их сущность? Ты упрекаешь меня в том, что я отрицаю видимость, хотя, напротив, видимость – это единственная реальность, которую я признаю. Солнце мне кажется ярким, но его природа мне не известна. Я ощущаю жар огня, но не знаю, ни как, ни почему он так горяч. Друг мой, ты меня не понимаешь. Впрочем, совершенно безразлично быть понятым так или иначе.
– Спрашиваю еще раз: отчего ты живешь в пустыне и питаешься финиками и луком? Отчего ты подвергаешь себя таким страданиям? Я сам подвергаю себя страданиям и, как и ты, практикую воздержание и отшельничество. Но я это делаю, чтобы угодить Господу и заслужить вечное блаженство. И эта цель разумна, ибо разумно страдать в ожидании великого блага. И, напротив, неразумно сознательно изнурять себя и подвергать напрасным страданиям. Если бы я не верил – прости мне это святотатство, Ты, Свет предвечный! – если бы я не верил в истинность того, чему научил нас Всевышний через пророков, через жертву своего сына, через деяния апостолов, через постановления соборов и свидетельства мучеников, если бы я не знал, что телесные страдания необходимы для здоровья души, если бы я, подобно тебе, прозябал в неведении святых тайн, то немедленно возвратился бы в мир, постарался бы скопить богатства, чтобы жить в достатке, как живут счастливцы в этом мире, и сказал бы страстям: «Придите, дочери мои, придите, служанки мои, придите все и налейте мне вина, опьяните меня любовными напитками и благовониями». А ты, безумный старец, лишаешь себя всех преимуществ, терпишь страдания, не ожидая никакой выгоды, отдаешь, не надеясь ничего получить взамен, и нелепо подражаешь замечательным