Ведьмино колечко. Евгения Черноусова
Поехали обедать!
– Нет, давайте на Ленинградский вокзал!
– Ты что, Туся?
– Сергей, я к тебе на переговоры подрядилась. Причем присутствовать, а не участвовать.
– Значит, обиделась…
– Да нет, разочаровалась.
– Тусь, у меня и денег с собой мало…
– У меня на билет хватит.
– На билет-то и у меня есть…
Муля сбегал за билетом и сказал, что состав подадут через полчаса. Мы зашли в ресторан. На удивление есть не хотелось, хотя кроме подозрительных пирожков и мерзкого кофе с молоком в бумажном стаканчике, которые я употребила ночью на заправке, во рту за весь день ничего не побывало. Всю ломало и хотелось спать. «Заболеваю, что ли? – подумалось. – Да нет, сегодня же мой знаменитый нос давал о себе знать». После этого всегда подступала сонливость. Тем временем Митрохин выгреб из портмоне все деньги и стал их мне в сумку совать.
– Нет, Сергей, – сказала я. – Билет купил – и в расчете. Не возьму!
Тем временем официант принес счет и пакет.
– Это тебе харчи, в дороге больше восьми часов качаться, – сказал Муля.
Когда я влезала в вагон, время уже поджимало. Мужики смущенно топтались на перроне.
– Идите, без вас не вывалюсь, – сонно пробормотала я.
– Туська, адрес, – заорал Митрохин.
– Не надо, Сережа. Мне так спокойнее.
Поезд тронулся, когда я еще пробиралась по коридору. Увидев в окно сутулую боксерскую спину Митрохина и его перебитый нос, я неожиданно поняла, почему так отчаянно влюбилась в Димку: у него такая же боксерская внешность. «А слабаки оба!»
В купе было трое мужиков. Поменять место на другое не удалось. А попутчики сразу стали пить. Они приезжали на один день, чтобы попасть на похороны какого-то великого хоккейного тренера. Куда-то их пустили, куда-то пролезть не удалось. Все разговоры вертелись вокруг одного: «Почему Ваганьковское? Почему не Новодевичье? Суки!» Выпили – и опять по кругу: «Почему…» Я залезла на вторую полку и уснула под их гвалт. Раза три они меня толкали: «Девушка, выпейте с нами!» Я отказывалась и снова засыпала. Последний раз я сказала:
– Я тоже с похорон. Вашему Тарасову сколько было? Семьдесят пять? А моему Валерке тридцать пять. Еще раз толкнете – убью!
От порога я услышала голос Димки. Он что-то втолковывал Любови Михайловне, а она умильно тянула: «Ну, надо же!». Я на цыпочках прошла к своей комнате, почти бесшумно открыла ее и осторожно прикрыла за собой.
Замок все же щелкнул. Послышались приближающиеся голоса:
– Наташенька! – это Любовь Михайловна.
Один удар в дверь и голос Димки:
– Наташка, открывай, твой любимый пришел!
Пауза. Потом дверь затряслась. Что-то хрустнуло:
– А, блин, ручка отломилась! Всё у нее на соплях!
– Нет ее, Димочка, показалось нам. Может, просто стены трещат. Дом-то старый.
Еще некоторое время Димка пинал дверь ногами и уговаривал меня открыть дверь. Потом сказал:
– Наверное, показалось. Будь она здесь, давно бы открыла. Наташка мне никогда не могла отказать.
Это