Братство золотарей. Анатолий Мусатов
впечатление насмешливой жалости и безразличия. К тому же, своими повадками он напоминал маленького испуганного пёсика. Трясясь при каждом внезапном появлении больничных работников, мужичонка съёживался, забивался в тёмный угол и там замирал.
Впрочем, при появлении санитарок он был смелее. В моменты раздачи пищи он робко просил налить ему «черпачок жиденького». Но это была лишь проформа. Валера, ибо имя он имел вполне человеческое, в такие часы становился счастливым обладателем пары-тройки добротных порций. Порции доставались ему от истомлённых плохим самочувствием больных, страдающих отсутствием аппетита.
Свой крест Валера нёс безропотно. Долгими вечерами, когда измученная плоть страдальцев находила утешение в привычном мужскому естеству сорокаградусном забвении, Валера, с аскетичными интонациями, будто рассказ и не касался его жизненных перипетий, присовокуплял эпизоды своей крутой судьбы к не менее крепким дозам хмельного болеутолителя. Как-то, в конце третьего дня, из сгустившихся сумерек через балконную дверь неслышной полутенью возникла его маленькая, серенькая фигурка. Юра, лежавший ближе всех, в сердцах воскликнул:
– Тебе бы, Валерик, где-нибудь призраком работать!
– Чего «призраком»? Беспаспортный я… Сам-то я из Казахстана… Когда сел, Союз ещё был, а вышел – нету паспорта! Стали менты гонять, на работе только батрачить за похлёбку… Да и работать мне нечем, пальцы мне менты перебили, не слушаются теперь. Здесь их лечил, да вот остался… помогать. Вроде зав. отделения знает, но не гонит. Сами видите, санитарок нет, а я только и годный, что бельё собрать, куда отвезти, что раздать… А кады кто из начальства появляется, всё равно лучше пересидеть где-нибудь в уголке, с глаз долой…
– Домой чего не едешь, в Казахстан?
– А не к кому. Там мать с сеструхой жили. Мать померла, когда я чалился, а сеструха уехала сюда, в Москву. У нас тут другая сеструха, двоюродная, живёт, да я только не знаю адрес.
Что-то забрезжило в голове Стаса, и он с интересом спросил:
– Как сестёр звали?
– Мою? Мою-то Нинка, а двоюродную Любкой, если правильно помню.
Стас ничего не ответил. Усмехнувшись, он сказал:
– Съезди, Валер, вот по такому адресу на Ярославском шоссе, здесь недалеко, по прямой…
Стас назвал известный ему дом, объяснив сложившуюся ситуацию. Валера не удивился такому жизненному раскладу, только сказал потухшим голосом:
– Чего удивляться, жизнь моя такая, – выше головы не прыгнешь…
Что хотел этим сказать бедолага, не было ясно. Но почему-то все в палате замолчали, издав, по всему видать, сочувствующие вздохи.
И всё же, разногласия по поводу жизненных установок Валеры иногда возникали на социально-философском уровне. Юра, скептически хмыкая, в ответ на жалостливые реплики сотоварищей по палате, с немалой долей иронии замечал:
– Вашего Валеру никто не принуждал жить по такой схеме! Выбор есть всегда и у всех! Только один кретинствует, то есть, обходится набором