Белая Богиня. Алла Боголепова
Себастьянисты, конечно, сумасшедшие, но не дебилы, чтобы верить в физическое возвращение чувака, умершего почти полтыщи лет назад. Просто себастьянизм уже давно больше, чем народная легенда о мертвом короле. Можно сказать, мистическое учение.
При упоминании мистики Анна тут же потеряла интерес и к форуму, и к учению, но только не к самому королю Себастьяну. Для нее он оставался, прежде всего, ребенком, которого никто особенно не любил, и чья ценность заключалась лишь в вопросе крови. Кидали беднягу с рук на руки, воспитывали как попало, вот и получилось что получилось.
– Ты сейчас его жалеешь или себя? – уточнила проницательная Дина.
Больше Анна разговоров о несчастном короле не заводила. Однако в церковь Носса Сеньора да Сауде захаживала и предпочитала называть ее по-старому: часовня Святого Себастьяна.
Эту маленькую тайную традицию не изменила даже Дина, когда привезла Анну в монастырь Жеронимуш и ткнула пальцем в гробницу в виде пирамиды, опирающейся на мраморных слонов.
– Он тут.
– Кто тут? – растерялось Анна.
– Король Себастьян. Это его могила. Конец истории.
Потом они пили кофе с кондитерской Pastéis de Belém, болтали о том, как причудливо устроено человеческое сознание и как легко им управлять, играя на самых примитивных инстинктах. А когда Дина отошла в туалет, за столик присел высокий благообразный старик в хорошо сшитом костюме.
– Я видел вас у могилы, – без предисловий сообщил он на неплохом английском.
– Вы кто? – изумилась Анна.
– Неважно. У меня мало времени. Слушайте внимательно: это не могила, это кенотаф.
– Чего?
– Символическое захоронение. Пустая могила. Короля там нет и никогда не было. Не верьте в то, что вам говорят.
Увидев, что Дина возвращается, старик поднялся и резво припустил к выходу.
– Ну, теперь ты увидела настоящего живого себастьяниста, – расхохоталась подруга, когда Анна передала ей содержание разговора. – Сумасшедший. Но совершенно безвредный.
Чем больше Анна узнавала португальцев, тем меньше ее удивлял тот старик. Время для португальцев течет совсем иначе, чем для других народов. Они говорят о событиях трехсотлетней давности так, словно сами были им свидетелями. А о том, что случилось пятьсот лет назад – будто со слов мамы или бабушки. «Дом-то новый, – говорила хозяйка квартиры перед тем, как подписать договор аренды. – Лет сто пятьдесят ему, не больше».
«А мое поместье, выходит, тоже не совсем старое, – размышляла Анна. – Времени-то прошло с тысяча семьсот сорок шестого года, и трехсот лет нет».
Думая о «Ласточке», она часто употребляла местоимения «мой», «моя», «мое. Моя земля. Мой дом. Мое поместье.
Кто-то тронул ее за плечо – жест по нынешним временам немыслимый. Анна знала только одного человека, способного на это. Он плевал на социальную дистанцию, здравый смысл и, как только что выяснилось, на правила приличия.
– Доброе утро, deusa.
– Доброе утро,