Змеиный Зуб. Ирина Сергеевна Орлова

      Наверное, это был самый счастливый ноябрь Вальпурги со времён, когда герцог Вальтер был ещё жив. У неё появилась подруга, которая то и дело приезжала даже дольше, чем на первую половину дня; её муж наконец был хоть чем-то доволен и полностью отдавался своей работе; а работа, благодаря Мердоку и Банди, из жалких потуг превратилась в настоящее производство, которое не стыдно было назвать мануфактурой Моррва – не одни надгробия, а также бюсты, статуи и даже подоконники с каминами. Глен без подсказок догадался ещё раз вложиться в оптовую покупку гранита. И сама Валь теперь чувствовала себя нужной и деловой. Только Сепхинор, кажется, скучал по ней больше, чем она хотела бы.

      Поэтому она решила в те дни, когда ей надо работать, а Катрана не приезжает, брать Сепхинора с собой и оставлять его в Летнем замке под присмотром старого мажордома Теоба. Тот с большой охотой взялся за обучение мальчика придворным манерам, а также показывал ему богатый террариум Беласка. Сепхинор был несказанно рад смене обстановки и новым местам для исследования.

      Ну а триумфом на первой неделе декабря стал городской совет. Как всегда, Валь явилась туда исполнять роль секретаря, записывающего все поднятые вопросы и вердикты собрания – за это она получала жалованье в размере тридцати иров ежемесячно. Она пришла в еловом платье от мамы, в шляпке, богато украшенной блестящими шишками. Глен дефилировал с нею под руку в бархатном камзоле и плаще цвета гнилой вишни. Барон весь светился от самодовольства: почтенные дворяне теперь жали ему руки и куда охотнее вели с ним беседы. Он, можно сказать, наконец-то влился в их общество.

      В зале заседаний он разместился среди избирателей, а она – поближе к виконту Луаза, чтобы лучше его слышать. Дело происходило в небольшой городской ратуше, облагороженной изнутри панелями и кафедрами из палисандра. Старинная люстра бросала тень на длинный стол, за которым располагались младшие чины, тогда как старшие взирали на зал чуть сверху, с мест судий. Суды обыкновенно проводились тоже здесь, но во время собраний кресло самого судьи занимал лорд Луаза; кресло по правую руку от него пустовало (там должен был быть Беласк), а по левую неизменно сидел мрачный капитан морской стражи, генерал Оди Сульир.

      Генерал Сульир носил шлем в виде змеиной морды даже в помещении, и его ксакала, смертельная змея бледно-палевого окраса, располагалась на его плечах. Она была такой же медлительной и неподвижной, как и он сам. Присмотревшись к его глазам в прорезях шлема, Валь разглядела напряжённые красноватые сосуды и поняла, что капитан стражи тоже пьёт. Его депрессия началась ещё в июне, тогда, когда умерла его жена, и её как раз хоронили у Моррва. Теперь единственной отрадой генерала стал его сын Фабиан, озорной