Литература как жизнь. Том I. Дмитрий Урнов
Жигулин.
Поэт Анатолий Жигулин, мой хороший приятель, попал после войны в тюремный лагерь. Причина заключения – школьное общество, согласно Толе, антисталинское. Рецензию на Толину книгу воспоминаний я, когда стал редакторствовать в журнале «Вопросы литературы», попросил написать наших с ним общих знакомых, его товарищей по несчастью. Рецензировать лагерные мемуары согласились лагерники Серго и Марлен. Серго Виссарионович Ломинадзе, литературовед и поэт, был свидетелем самоубийства своего отца, партийца-оппозиционера, упомянутого на первой странице известной книги Конквеста «Большой террор». Серго мальчишкой оказался арестован вместе с матерью. Марлен Михайлович Кораллов, литературный критик, тоже побывал за колючей проволокой. Того и другого рецензента вызволила из неволи сталинская смерть. Бывшие зека[21] не сомневались: Толя пострадал за некое общество, но было ли оно антисталинским?
Скажем, мы в те же годы у себя в школе создали Общество по борьбе… с успеваемостью. Это было безрассудство отрочества, сопережить мотивы которого сейчас невозможно. Глухие годы сталинизма, у меня отец отверженный, без работы[22], а я организую тайное общество и уже декларацию написал. Продолжай мы борьбу, пожалуй, нашлись бы доброхоты донести о вредительской попытке подорвать сталинский курс в школьном образовании. Наше возрастное безумие остановила классная руководительница, вторая мать, понимавшая: ничего подрывать мы и не думали.
«Сталин воевать не умеет».
Победа показала, умеет или не умеет. Мой небольшевистский Дед Вася, глава семьи, пережившей все три революции, военный коммунизм, чистки и коллективизацию, знал наших вождей с предреволюционных времен и выражался о них не всегда цензурно, однако о Сталине после войны умолк. Сталин отождествлялся с победой. Сталина славили как триумфатора. Гром победы раздавался, сталинской победы. Таково представление послевоенного времени. Можно это представление пересмотреть, но то будет представление уже другого времени. Если и были не умолкавшие, то когда? Согласно Святому Писанию, Савл стал Павлом, гонитель христиан превратился в проповедника христианской веры, и антисталинистами становились сталинисты особенно яростные. Среди ниспровергателей Сталина были и есть такие, как диссидент Владимир Буковский, о ком нельзя и подумать, что это бывшие сталинисты и ещё какие сталинисты![23]
Сталинисты проявляли себя по-разному в разные времена. Серго Микоян – мы с ним были знакомы, однако я и представить себе не мог, о чем сообщили после его кончины. Оказывается, ещё в школе Серго создавал «тайную антисоветскую организацию» под названием «Четвёртый Рейх». Сообщить сообщили, но не рассказали, что за организация, в чем заключался антисоветизм сына одного из членов Советского Правительства. Не зародился ли у Серго замысел Рейха Четвертого, когда его отец, «сталинский нарком», ему рассказал,
Произношение по Варламу Шаламову. Солженицынское «зеки» Шаламов считает ошибкой, одним из признаков недостаточного знания лагерного быта и языка. У Марголина – «Зэ-ка» (1952). В лагерной песне «Ванинский порт» – «зека», в мемуарах попавшего в лагерь разведчика Дмитрия Быстролетова «зека».
Михаил Васильевич Урнов (1909–1994) – литературовед, переводчик, редактор, соавтор учебников по зарубежной литературе и редактированию. Работал во Всесоюзном Обществе культурных связей с зарубежными странами (ВОКС), был одним из руководителей Издательства Иностранной литературы (ИЛ), оказался исключён из Компартии и снят с работы «за утрату политической бдительности», в пору десталинизации обвинение признали необоснованным. До пенсии заведовал Кафедрой литературы в Московском Государственном Полиграфическом Институте (МГПИ). Его переводы (О. Генри и др.) уже свыше восьмидесяти лет переиздаются сами собой, без малейшего пособничества с нашей стороны.
Согласно зарубежному историку диссидентского движения, Буковский оплакивал смерть Сталина как «потерю страшную и непоправимую». См. Joshua Rubinstein. Soviet Disasidents. Their Struggle for Human Rights. Beacon Press, 1980, р. 2. Мне рассказывали старшие в нашей семье: после заключения между СССР и Германией договора о ненападении в московских кулуарных разговорах раздавались критические замечания в адрес руководства и персонально Сталина, это – конец 1930-х. Так называемый Пакт Молотова-Рибентропа у нас, как и на Западе, представлялся предательством евреев. Антисталинские пьесы драматурга-ленинградца Евгения Шварца «Голый король» (1934) «Тень» (1937-1940), «Кукольный город» (1938) и «Дракон» (1942-1944), по мнению моих старших родственников, – эхо оппозиции, выражение верности зиновьевскому Ленинграду.