Почти живой Жорж. Ольга Ванина
чувствовал вину за своё отсутствие в жизни дочери месяцами и спонсировал её на полную катушку. Девчушка могла позволить себе купить всё, что пожелает, ну или почти всё, чем и пользовалась со свойственным ей размахом.
Например, в последнее время она сильно увлеклась изготовлением и метанием бумерангов и даже записалась на специальные недешёвые курсы. Причём практиковалась Агата при каждой возможности, да так усердно, будто бы от этого зависела её жизнь. Сначала, конечно же, не получалось, и страдали всевозможные лампочки, оконные стёкла и прочие хрупкие вещи. Довольно скоро девчонка наловчилась пускать оружие дикарей так искусно, что могла сбить муху с любимой вазы отца (династии со странным названием не то «Дзынь», не то «Бабах»), ни капли не навредив раритету[2].
Странное хобби для девчонки. Впрочем, у богатых свои причуды.
Жадной она вместе с тем никогда не была: часто делала всевозможные подарки своим французским домочадцам, ну и, конечно, мне.
У меня были все штучки-дрючки, о которых только мог мечтать щенок. Мячики – не проблема, всевозможные собачьи вкусняшки – без счёта, и даже личный тренер по фитнесу. Да-да, специальный, для собак.
В общем, я был счастливым и довольным жизнью домашним питомцем – не столько из-за подарков, сколько из-за того, что со мной была моя любимая Агата. Моя дорогая хозяйка. Как же я по ней скучаю. Увижу ли я её ещё когда-нибудь? Наверное нет.
Глава шестая. Un enfant terrible[3]
Ох, извините, что-то я совсем предался воспоминаниям, прямо как пенсионер о первой любви. Срочно исправляюсь и возвращаюсь к нашему повествованию.
В тот день, куда меня перенесли безграничные возможности страны Морфея, весь дом уже не спал в пять утра, хотя был выходной. Агата, на случай если вам интересно, ходила в самую обычную общеобразовательную школу, потому что отец был принципиально против привилегированных учебных заведений. По его личному убеждению, выпускники всевозможных закрытых лицеев вырастают «рафинированными» (не знаю, что он вкладывал в это слово) и «неприспособленными к жизни».
Все домочадцы были заняты перетаскиванием всевозможных пакетов в машину. Даже не любящая особо напрягаться Агата – и та лично отнесла в салон рюкзак, так туго набитый всякой всячиной, что еле завязался на специальный шнурок.
И вот, через полчаса сборов, седан двинулся в путь. За рулём был Анри, а девчонки расположились на заднем сиденье. Разумеется, хозяйка решила прихватить и меня с собой. Я был этому рад, потому что мы, собаки, за любую движуху, кроме голодовки.
– Во сколько начинается этот фестиваль? Мы успеем? – забеспокоилась Николь на русском.
– Да, по – любому, успеем, не волнуйтесь, – успокоила её девочка.
– Должны, хотя не ближний свет, конечно. Как ты вообще узнала о празднике в отдаленной российской деревне?
– Всемирная паутина, месье Пуше. Крутая штука, очень рекомендую, – улыбнулась Агата.
– Нет уж, премного
Раритет – редкая вещь, которая представляет собой ценный коллекционный экземпляр.
Un enfant terrible – ужасный ребёнок (по – французски).