Жизнь Антона Чехова. Дональд Рейфилд
но он был слишком занят у Гаврилова и личными делами, чтобы вызволять их из беды. Зима была тяжкой. Евгения Яковлевна жалуется не только на отсутствие еды, платья и надежды, но и на невнимание Антона: «Очень жаль, что вы нам не сочувствуете, <…> мы от тебя получили два письма наполненными шутками, а у нас в то время-то только было 4 коп. и на хлеб и на сало, ждали от тебя, не пришлешь ли денег, очень было горько, должно быть, вы нам не верите, у Маши шубы нет, у меня теплых башмаков, сидим дома, заработать [швейной] машины нет <…> ради Бога скорей присылайте деньги <…> не дайте с печали умереть, вы сыты, сыт голоду не разумей. Порви письмо. Е. Чехова. В холодной комнате спим на полу <…> а завтра, 26-го, где хочешь бери, а надо за квартиру 13 руб.»[42].
Антона разжалобить было непросто. Вместе с письмом Александру он отправил в Москву железную дверную петлю, булочку, вязальный крючок и образ Филарета Милосердного. При этом он высмеивал неумение Евгении Яковлевны управляться со знаками препинания, и на ее поручение, начинающееся словами «Антоша в кладовой на полке…», ответил, что по розыскам никакого Антоши на полке не оказалось.
Брат Митрофан если и посылал деньги, то для того, чтобы заказать кое-что для себя, например мундир церковного старосты. Он рассчитывал, что Павел Егорович будет выполнять и другие поручения – продавать в Москве сочинения его настоятеля, отца Василия. От щедрот своих Митрофан хотел было послать с Лободой кофе и халвы – Евгении Яковлевне душу отвести, но тот сказал, что не возьмет ничего, что может просыпаться. Не смог он выслать Чеховым и столь необходимую швейную машинку – в ту зиму железная дорога грузы не перевозила, так как поезда были реквизированы в преддверии русско-турецкой войны. Колины картины, предназначавшиеся для продажи таганрогской родне, по той же самой причине застряли на вокзале в Москве. Митрофан писал брату и его жене: «Там без машины есть свободное время заняться когда-нибудь пером и сообщить таганрогцам о своем существовании <…> Бог вас никогда не оставит».
К концу ноября на выручку пришел Егор Михайлович Чехов. Брат Митрофан торжественно объявил об этом в письме: «Все сие видя, он, старец, наш добрый родитель, и скорбя, и соболезнуя, сердечно благоизволит от своих малых трудов выслать вам, своему милому чаду, на пропитание вашего семейства сто рублей <…> Возблагодарим Господа…» На Рождество в Таганроге состоялся еще один семейный совет. Старик Егор Михайлович вызвал в дом Митрофана Г. Селиванова: тот предложил продать дом Павла Егоровича отцу или брату за те же 500 рублей, что он заплатил банку. Однако ни тот, ни другой не смогли принять этого предложения. По разумению Селиванова, теперь он мог чувствовать себя свободным от всех обязательств перед Чеховыми. В следующем же году он въехал в дом вместе с племянниками Петей Кравцовым и Сашей Селивановой, а также позвал к себе Антона. Тому житье у Селиванова понравилось. Никто его здесь не притеснял, кроме, пожалуй, кухарки Явдохи – единственной прислуги в жизни Чехова, которая
42
ОР. 331 33 126. Письма Е. Я. Чеховой А. П. Чехову. 1876–1904.