Юмор, но – смешно!. Владимир Холодок
нему и чувствую, идет от него какая-то аура непонятная. Ну, размахнулся я топором мощно, и тут поясницу заклинило. Прострелило по позвоночнику снизу вверх и молнией из глаз вылетело. А я с топором над головой стою, как окаменел. Ни рукой, ни ногой.
Потом ноги вроде отпустило, и я в дом пошел на цыпочках с топором над головой. Захожу. Зинаида меня увидела и как закричит:
– Федор, не надо! Не виноватая я! Это Валентина меня подставила, скотина такая.
Я ей говорю шепотом:
– Зина, возьми у меня топор из рук.
Она замолчала настороженно:
– Возьми топор, – шепчу я, – не могу руки опустить.
Топор она взяла и засуетилась:
– Может, тебе рюмочку выпить от боли?
– Как я ее выпью? Стою, как фриц под Сталинградом. Что я, подпрыгивать буду? Или струйку сверху лить?
Попоила она меня из стакана – боль прошла, но руки не опустились. Даже после бутылки. На каждую руку.
Утром проснулся я распластанный на диване с кирпичом на спине. Зинаида мне спину грела, да видать переборщила спьяну, всю шкуру сожгла. Я поворчал на нее:
– Ну ты, рэкетирша, палачиха, за что пытала раскаленным кирпичом?
– Ты сам говорил, что хорошо тебе.
Встал я с поднятыми руками, ну беда – ни умыться, ни опохмелиться. И тут до меня дошло, что я во двор хочу. Я аж побледнел от этой мысли – а как?
Вот тут надо сказать, у нас в соседях живет брат Зинаиды Иван. Парень он с юмором. Но больше – с похмелья. Вот и теперь он, как нельзя кстати, влетел в дом с двустволкой и заорал:
– Руки вверх! Это у него коронная шутка.
Но когда увидел, что я уже стою с поднятыми руками и весь бледный, он опешил, и палец на спусковом крючке у него дрогнул. Выстрел был такой неожиданный и оглушительный, что внутри у меня что-то екнуло и руки резко опустились вниз. Ну, как футболисты во время штрафного в стенке, чтоб закрыться от мяча. Понял я, что в туалет уже бежать можно, и дернул на улицу. Возвращаюсь немного радостный, все-таки одну проблему решил. Но возникла другая – руки в нижнем положении зафиксировались.
Иван пришел в себя после выстрела и говорит:
– Зина, чего это он у тебя такой стеснительный стал, прикрывается, как Афродита. Пнуть, ей-богу, хочется.
Зинаида выпроваживать стала брата:
– Иди, Иван, отсюда, все равно не дам опохмелиться. А Федор болеет. У него прострел в спине.
– Чо ж он тогда не за спину держится?
– Иди, иди, – вытолкала брата Зинаида.
Упал я на кровать в состоянии футболиста-защитника и думаю:
– Что ж эго за полено такое?
А тут и к ночи дело. Зинаида легла рядом, поегозилась и говорит:
– Федь, а если я чего хочу?
– Ну ты же видишь, заклинило.
– А может, между пальцев пропустим?
– Если б у меня пальцев, как у страуса было, три. Или два.
Утром пошел я во двор, подошел к полену – стоит, как вчера, никуда не сбежало. Сел на него, посидел. Слышу, такое тепло из него в меня пошло, и руки сами по себе разжались и задвигались.
Ах ты, думаю, в чем это она