Государственная недостаточность. Сборник интервью. Юрий Поляков
как озадачила непосредственность, раскованность текста вроде бы застегнутого на все пуговицы функционера.
– Свидетельство того, что свободу в себе я не только «носил», но и воплощал.
– Тебя комсомол лелеял, а ты ему плюнул в морду. Имею в виду, конечно, повесть и фильм «ЧП районного масштаба». Прилично ли это?
– Почему «плюнул»? Это были нормальные неглупые люди, которые прочитать о реальном комсомоле хотели не меньше, нежели беспартийные. Ведь читали же партийцы под одеялом «Архипелаг ГУЛАГ». Наша сегодняшняя драма не в том, что многие партократы стали демократами. А в том, что худшие партократы – демократы.
– С появлением в «Юности» первых повестей ты стал популярен. Приятнее стало жить? Девушки больше любили?
– Ощущения человека, проснувшегося знаменитым, конечно, имели место. Но я настолько оказался закручен в делах: пошли экранизации, инсценировки… времени было настолько в обрез, что, честно говоря, вкусить прелести существования молодого известного писателя особенно не успел. Потом, я рано женился, в двадцать лет, и к тому времени, как и по сей день, продолжал быть женатым. Не в пример другим «баловням судьбы» – жен на переправе не менял. Это тоже создавало определенные проблемы с полноценной дегустацией плодов известности.
– Когда ты начинал, у тебя были литературные ориентиры?
– Меня всегда грела лирико-ироническая проза – Булгаков, Ильф и Петров… Из гигантов – Гоголь.
– Тогда такой вопрос: в твоих повестях много любви, о которой сказать, что тут доминирует лирика, было бы преувеличением. Скорее некий симбиоз Николая Островского и маркиза де Сада. Не компенсация ли это каких-то нереализованных амбиций в отношении нежного пола?
– Думаю, тебя сбила с толку скандальная сцена «мордой в фарш» в фильме «ЧП районного масштаба». В книге этого нет, как и в сценарии, – импровизация режиссера… В повестях, видимо, была установка на возвращение здорового эротического начала в противовес ханжеским опусам. Мои персонажи, если помнишь, придумывают себе эротический лексикон, опираясь на советизмы. Тогда это было смешно.
– Ты считаешь, что про любовь нужно «смешно»? Скажи, что для тебя женщина? В идеале. (Затяжная безответная пауза. – В. Г.). Я тебя поставил в тупик?
– Я представил сужающиеся зрачки моей жены при чтении этого текста. Посему предпочитаю промолчать.
– Изменился статут литературы. Не смущает, что сейчас место ее в чаяниях народных где-то между камерной музыкой и разведением пчел?
– Если завтра литературу вообще вычеркнут из числа «обязательных предметов» и переведут на факультатив, я буду писать, как и писал. Я не из тех, кто забежал в литературу с холода, а когда потеплело – выскочил обратно.
– В отличие от многих, ты по-прежнему весь в литературе. Скажи, если бы ты оказался перед выбором: абсолютное удовлетворение материальных потребностей, но вне писательского занятия или – пиши, но в драных портках… Только честно.
– По советским меркам