Сказы казачьего Яика. Владилен Машковцев
месяц густарь.
Богатые гости
катили в станицу,
там брага хмелела,
там жарили птицу.
Потрескивал смачно
баран с вертела,
и песня к шинку
простодушных звала.
В станице казачьей
знал каждый ребёнок,
что есть в табуне
золотой жеребёнок.
Он прыгал, веселый,
на солнце горя.
Не сыщешь подарка
ценней для царя.
В чулках и со звездочкой
белой во лбу,
дразнил он князей
и смущал голытьбу.
Купцы за него
казакам обещали
сто сабель булатных,
две медных пищали.
Посол от султана
на торг приезжал,
дарил турмалин
и украсный кинжал.
Ермошка-пастух,
и оборван и тонок,
кричал:
– Не отдам,
это мой жеребёнок!
И видели все:
пастушонок свистит —
и ветром к нему
жеребёнок летит.
И хлеб осторожно
берет он с ладони,
ведь светлую душу,
чай, чуют и кони.
Был писарь в насмешке
ехиден и рад:
– Ермошка с рожденья
слегка глуповат!
Ить гол,
как сокол,
ни мошны,
ни силёнок,
а миру вопит:
– Это мой жеребёнок!
И все на дуване
смеялись толпой:
– Ермошка, Ермошка,
какой ты глупой!
За нашу лошадку
и без базаров
бухарцы отвалят
две тыщи динаров!
Богатством и торгом
устроена жизнь…
Но Дуня шептала:
– Ермошка, держись!
Шинкарь кривомордился:
– Странно, мол, странно!
С нищим якшается
дочь атамана.
И у колодцев
зудила станица:
– Влюбилась в Ермошку
Дуняша-юница!
Вина на отце
за такое вдвойне,
все дни
пропадает она в табуне.
С гривой игривой,
копытами звонок,
резвился в степи
золотой жеребёнок.
Цветь третья
Сказитель в побаску
приносит опаску:
найдётся ли клад
и живая вода?
Когда у шинка
мир устраивал пляску,
в степи суховейной
случилась беда.
Гонец прискакал,
с горя белый как мел:
конёк золотой
в табуне охромел.
Будь прокляты трижды
во веки веков
коварные норы
кротов и сурков.
Никто виноватых
в тот день не искал,
конёк оступился
и ногу сломал.
Злорадно промолвил
шинкарь у плетня:
– Коль ногу сломал,
то не будет коня!
Конину, однако,
и я не терплю,
но шкуру я
за два алтына куплю.
И печень сгодится,
пойдёт