Волшебный насос. Наталия Георгиевна Княжинская
весьма болезненно. Выковывался характер.
Вы, может быть, помните, или слышали, что в школе в советские времена была заведена такая добрая традиция, что, когда празднуется чей-то день рождения, именинник приносит в класс торт или конфеты и всех угощает. Так вот, в один из обычных репетиционных дней, зайдя в гримерку, я обнаружила веселую компанию наших артистов во главе с директором театра, жадно уже доедающими тортик, по всей вероятности, очень вкусный. Все оживленно болтали, и обстановка выглядела, мягко говоря, не рабочей.
Я пришла вовремя и была удивлена происходящему. Почему все собрались раньше назначенного времени?! А надо заметить, что по совместительству я еще подрабатывала помрежем и была ответственна за своевременную явку артистов. Тут же информация о сборище с тортом каким-то образом прошла мимо меня. Судя по всему, вкуснятины мне не досталось, и я имела вид весьма растерянный.
– А это что? День рождения, что ли, у кого? – промямлила я.
Директор, человек лет тридцати, весьма амбициозный, с блеклыми глазами навыкате, имени которого я уже не помню, взглянув на меня строго, воскликнул:
– Малая! Да ты что?! Еще не поздравила Гришу?! Мы уже торт доедаем, а ты, значит, не в курсе? Ты помреж или кто?! А ну-ка быстро исправь ситуацию!
Ахнув, я побежала искать Григория Гурвича. Его не было ни в кабинете, ни в холле. Оставалось посмотреть в зале. Так как, побегав по коридорам, я оказалась снова близко к гримерке, то самый быстрый путь в зал лежал через сцену. Туда я и устремилась.
Выскочив из темноты кулис на подмостки, я зажмурилась и невольно заслонилась рукой от бивших прямо в глаза лучей рампы. Подойдя к краю сцены, я всматривалась в зал в надежде найти режиссера. Но слепящий свет застил все, и я просто крикнула в темноту:
– Григорий Ефимович! С днем рождения! – искренняя радость почему-то так и выплеснулась наружу. Голос мой звенел, а сердце подпрыгнуло высоко-высоко, как теннисный мячик.
– Простите, что не поздравила вас раньше! Желаю вам…
Но не успела договорить, как из бездны зрительного зала строгий голос Гурвича закричал сердито:
– Почему на сцене посторонние! Кто позволил?! В чем дело?! Малая?!!
Посрамленная, я скрылась в кулисах. Надо ли уточнять, что слезы сдерживались стоически. Обида душила и оглушала.
Помню только, что я стремительно пробежала сквозь кулисы, мимо гримерок и артистов, через вестибюль театра и забилась в предпоследний ряд зрительного зала, в самый темный уголок, где уже позволила себе размазать слезы по щекам и пожалеть себя.
Не знаю, сколько прошло времени, пока глухой шум обиды утих, как я ощутила на плече чью-то теплую руку.
– Малая! Девочка! Ты… знаешь что?! Э… пф-пф… Ты, когда станешь великой актрисой, пф-пф… не забудь пригласить меня на свой спектакль! Хорошо?! Договорились?!
Гурвич крепко пожал мое плечо, погладил по голове и быстро зашагал к выходу.
Глава 4
Мне дали роль Чиччолины. Хочу напомнить, что театр-кабаре «Летучая мышь» – это прежде