Демонология Сангомара. Удав и гадюка. Д.Дж. Штольц
глаза, которые и так были слепы из-за мешковины. Если графа начнут пытать, то бессмертие явит себя, и тогда Илла окажется прав – последние дни его никчемной жизни станут самыми страшными в жизни Юлиана. Он даже почувствовал, как горячая и живая кровь, доставшаяся от Гиффарда, забурлила, потекла быстрее прежнего по худому телу, словно поджидая нового хозяина.
Но вместо недовольного ответа от Консула прозвучало лишь молчание. Илла стал странно безмолвен и нем, замерев где-то между креслом и тюремной дверью. В узилище повисла напряженная тишина. Все звуки истончились и пропали, а северянин услышал, как необычно затрепетало сердце Иллы, заметалось в груди туда-сюда. Так продолжалось порядка пары минут.
– Сколько тебе лет? – наконец, прозвучал холодный вопрос.
– Тридцать, – ответил из мешка Юлиан.
Консул не шевелился. В конце концов, глухо застучала палка, по направлению к пленнику. Илла медленно приблизился, обошел Юлиана сбоку, чтобы узник не опрокинул ударом ног в кандалах. Послышался стук прислоненной к стене трости. Мягкие и теплые пальцы коснулись шеи Юлиана, поддели тугой шнур, ослабили. Перстни остро царапнули щеки. Мешок полетел на пол.
Сине-серые глаза Иллы в полутьме узилища мерцали нечистым светом. Лицо его было страшным: скуластое, бледное, лишенное кровинки и похожее на обтянутую тончайшим пергаментом кость. Черная, едва тронутая серебром щетина обрамляла лицо внизу, по контуру, и над губой, а длинный нос был очень широк в переносице. Илла казался скелетом в облаке черных одежд из парчи с древесными узорами из злата, в объятиях усыпающих облачение рубинов и гагатовых камней.
Между мужчинами тихонько покачивался край черного шаперона, намотанного тюрбаном. На ткани блестела золотая брошь в виде платана. Но Илла, а точнее глаза его – ибо только они, ясные и злые, были живы на давно мертвом лице – глядели сквозь брошь, на узника.
Они, оба, не отвели глаз, смотрели друг на друга. Илла нависал, высокий и костлявый, над пленником и смотрел с маской беспристрастности. Ненадолго сквозь холодное выражение проступила тень тревоги, легла усталостью на и без того изможденное какими-то болезнями лицо, делая его еще старше. Но Консул переборол это состояние, и продолжал словно что-то искать в бледном и перепуганном Юлиане. Тот уже мысленно воображал, что Илла, вероятно, раздумывает, какими клещами будет вытаскивать из узника правду.
Они оба молчали. В конце концов, Илла оперся на черную трость, исполненную в виде дерева, и его ладонь легла на сверкающий в полутьме темницы гранат, который прятался меж ветвей. Развернувшись, Консул медленно направился к выходу хромающей походкой, неся на своем худом и немощном теле громоздкую мантию, которая подпоясывалась алым шелковым ремнем.
Там, где виднелась решетчатая дверь, переливался всеми цветами радуги щит – тот самый звуковой заслон. При виде подошедшего к выходу Иллы маги в коридоре перестали что-то бормотать, губы их расслабились, лица с символикой