Виноватый с вином. Soverry
но до конца не расслабляться. Хорошая практика, если подумать.
– Разумеется, – отзывается Дионис и чокается с ним чашами так, что вино снова льется.
– Что ты делаешь, тупица? – Смех у Гермеса в истерический переходит, а рука, держащая чашу, уже вся мокрая от вина. Дионис только усмехается и делает несколько крупных глотков.
Бесполезный и наивный мальчишка, быть может, и не так хорош, чтобы стать могущественным олимпийцем, но зато он умеет веселиться. Умеет то, о чем на Олимпе стали уже забывать.
Гермес в другую руку берет чашу, перестает смеяться, хотя улыбается все так же широко, и рукой трясет, чтобы она хотя бы не такой влажной была. Потом вытирает ее о собственные одежды, Дионис усмехается коротко.
– А вот это ты зря, – и делает еще глоток. – Виноград был самый спелый. Тебе теперь понадобится прачка.
– То есть ты думаешь, что я, бог, не могу найти себе прачку?
– Ну то, что ты бог, я и не сомневаюсь, – задумчиво отвечает Дионис. – А с прачкой и правда могут быть проблемы.
Гермес допивает почти до конца, а потом вдруг выплескивает остатки вина прямо в лицо Дионису. Он вытирает глаза медленно, тянется за виноградом – и начинает драку фруктами. Гермес выскакивает из-за стола, ухватив с собой лишь гроздь винограда, пытается схватить и стоящие рядом сандалии, но получает в спину порцию свежих фиников.
– Что за ребячество? – доносится до них. Гестия пытается призвать их к порядку, как шкодливых детей, пока они – могущественные олимпийцы – закидывают друг друга виноградом и финиками совсем как мальчишки на улицах славной Эллады. – Мальчики!
Дионис поворачивает голову, и половина грозди прилетает ему в щеку под громкий смех брата.
– Прости, тетушка, – кидает он напоследок и бросается за Гермесом, успевшим влезть ногой лишь в одну сандалию.
– Оставь их, – добродушно отзывается Посейдон, сидящий справа от Гестии, и накрывает ее ладонь, лежащую на столе. – Пускай побесятся. Мы же ни о чем серьезном не говорим сегодня.
– Иногда мне кажется, что нам всем здесь не хватает здравого смысла, – лишь произносит Гестия в ответ, наблюдая за тем, как они давят фрукты, как дурачатся совсем по-детски. Как вдыхают жизнь в Олимп, в этот вечер и в них всех.
Солнце садится, Гелиос завершает свой путь, оставляя оранжевые, красные и розовые волны у горизонта. Яркие всполохи, сочные краски, будто бы размазанные кем-то вручную. Будто бы оставленные кем-то намеренно. Следы, по которым можно найти пылающую жизнь, дышащую в затылок и насмехающуюся прямо на ухо.
Олимп совсем еще молод, а раздавленный виноград в руках, на лице и ошметки фиников в волосах кажутся смешной и глупой нелепостью. После настоящих войн не хватает именно таких – смешных, дурацких и абсурдных. Гермес и Дионис, оба испачканные и задыхающиеся от смеха, натыкаются на колкий взгляд мачехи; Дионис в последний момент за предплечье хватает брата, когда тот уже замахивается в ее