Три нити. Дарья Евгеньевна Романова
что пламя не успевало опалить их; но иногда меховые полы шуб все же занимались и тогда долго еще тлели, воняя горелым волосом.
Ее тащили назад тем же путем – через город, через костры, к двум столбам под открытым небом, где ей надлежало сидеть, ковыряясь во внутренностях морских тварей и ожидая следующего праздника. И она ждала; что еще оставалось? Она знала, что ее никогда не отпустят по доброй воле. Для стражей, и провожатых, и жителей она была не просто пленницей – она была бесом.
У этого не было начала и не было конца. Она всегда была здесь – на холодной, засыпанной колючим снегом равнине; в месте, где ничего не менялось… До тех пор, пока вода не стала горькой.
Все началось, когда провожатые снова явились за ней, чтобы отнести в город. Как всегда, стражи открыли замки, закинули четыре цепи на плечи и пронесли ее сквозь равнину, костры и лес бетонных колонн, чтобы усадить посреди сверкающего дворца. Как всегда, навстречу ей явился хозяин в черной шапке, с золотом в усах и бороде, и женщины в птичьих масках. Как всегда, зазвучала хриплая песня, обращенная к темному отверстию в полу, и закричал морской зверь, умирая под ударами ножа, пока вокруг волновалась и перешептывалась разгоряченная толпа. А потом, когда наполненная мерзкими подношениями лодка соскользнула с ее рук в темноту, одна из помощниц вдруг дернулась от судороги в затекшей ноге и уронила поднос. Тот ухнул на пол, разлетаясь вдребезги, обдавая все вокруг брызгами крови и ошметками розовых кишок. Вздох ужаса прокатился по дворцу; неудачница замерла, уставившись на свои пальцы, будто видела их впервые.
Пока жители шептались – что-то будет дальше? – она разглядывала осколок подноса, упавший неподалеку. Он был черным и гладким – не выточенным из камня, не вырезанным из кости и даже не отлитым из металла; на плоской поверхности выступал узор, чуть неровный, красноватый, будто след ожога. Пять линий, соединяющихся в лучи звезды… Она уже видела такой! Но где?
Что-то загудело в голове, защелкало, затрещало, мешая думать. Между тем хозяин дворца, встопорщив усы, закусив обвисшую губу, поднял посох, но не ударил им об пол, а подсек крюком-набалдашником ноги помощницы. Та упала, вскрикнув, но старик не остановился на этом, а со всей силы пнул ее под зад. С жутким криком женщина полетела в провал; когда ее вопль стих, хозяин кивнул второй помощнице, и та опрокинула следом чашу с питьем.
Так и закончилось празднество. Пока стражи тащили ее обратно, она вслушивалась в причитания горожан. Те боялись, что без положенной жертвы Та-что-внизу останется голодной.
– А голодный не спит, – цокали языками взрослые; и дети испуганно хватались за юбки матерей.
На следующий день вода стала горькой. Сначала она подумала, что это ледяная крупа нападала из облаков в ракушку-черпак; но то же повторилось и завтра, и послезавтра. Влага, которую ей подносили стражи, обжигала нёбо и язык все сильнее, и скоро ее вкус уже не отличался от талого снега, не очищенного перегонкой над кострами. Как она ни старалась пить побыстрее, как ни перекатывала во рту кусочки пресного рыбьего мяса, вода все равно горчила – а еще помутнела и