Страха нет, Туч! (сборник). Владимир Зенкин
оказаться кретином! Слава Богу, хоть плавки оставил!
«А где же она!.. та… где она, эта мерзавка! Такой дешёвый спектакль! И он!.. Где же она, эта тварь, куда подевалась!? Уб-бить!..»
Когда досада и обида Сидорова дошли до опасной, аварийной черты, все почувствовали это, хохот поредел. К Сидорову дружелюбно подходили гости, вывернули, подали штаны и рубашку, помогли их одеть. Сочувственно улыбаясь, женщины помогли застегнуть пуговицы, поправили складки, пригладили волосы. Мужчины понимающе хлопали по плечам: – Не обижайся, дружище. Ну разыграли по нотам. Ну что поделаешь – клюнул. Да что там, любой бы из нас клюнул. Такая приманка! Без зла, без зла. Чистая хохма. Ну ты молодцом! Сразу в бой. Саме-ец! Мужчина! Доказа-ал! Чуть-чуть не предъявил самый главный аргумент.
И притянули Сидорова полунасильно к столу, и выпил он со всеми первую-вторую-третью рюмку, и уже не глупо отвечал на шутки, и понемножку рассосался в горле крапивный ком обиды и раздражения, и даже уже почти понравливаться стала ему эта бесцеремонная компания.
Но виновницы своего весёлого позора он так и не увидел. Озабоченно крутил головой, взглядывал на всех входящих в комнату, нетерпеливо ожидал, боялся. Ночная обольстительница пропала. Спросить про неё у соседей-застольников так и не решился.
Сидоров встретился с ней перед самым своим уходом. Расходились многие из гостей. Она вошла в комнату проводить их и сама спокойно приблизилась к нему. В свете она была совсем не такой, как на улице. Какой – он не мог объяснить себе. Проще? Старше? Конкретнее? Всё в ней было, кажется… Но чего-то всё-таки не хватало. Того магнетизма улыбки? Той завораживающей грации? Облеска глаз? Чёрт знает!..
Она примирительно протянула ему руку: та же, совсем та же охлаждённая ладошка; но улыбнулась не так, серьёзно, почти строго, как учительница ученику.
– Не обижайся. Я-то тебя узнала больше, чем они, – кивнула на гостей, – В тебе раздор, высь… Жаль, что… Счастливо. Не помни меня.
– Буду! – вдруг по-детски засердившись, буркнул Сидоров, даже неловко, грубовато убрал свою руку, – Буду! Имею право!
Ночной город. Дорога домой. Вздрагивающий хрустальный воздух. Купающийся в облачной пене месячёнок.
«Почему ты живёшь, Сидоров? Откуда ты? Для кого? На кой всё?..» Ароматная прохладная тоска во всю грудь…
Ближнее предисловье
Сон
За девять с половиной дней до Событий приснилось Сидорову замысловатое. Якобы, плыл он через тёплый океан на необъятном лайнере. Плыл он в страну, о которой страстно мечтал в детстве. Мечтал столь благовосторженно и смятенно, что даже и теперь, спустя ворох взрослых лет, поминать всуе имя этой страны ему было как-то неловко. Он и не произносил имени, он просто включал в себе её детское ощущение и освечивался ощущеньем, как ёлочной наивной гирляндой.
Он знал, что такой гирляндной страны в действительности не существует. Существует реальная, серьёзная, взрослая страна с таким же именем, которая, может быть, лишь в мизерной степени напомнит собой его игрушечную