Летняя коллекция детектива. Татьяна Полякова
бы не случилось!
Они помолчали, обнимая друг друга, и чёрная дыра расступилась, вокруг был знакомый тёмный двор, и круглая щека луны выглядывала из-за ёлок, и вон самовар на чурбачке, и корзина с яблоками, и медный таз на столе – нельзя ставить медный таз на сильный огонь, непременно потемнеет!..
Стало легко дышать, и оказалось, что прижиматься к нему, почти голому, приятно и радостно, и хочется прижаться ещё теснее, ведь это же Гриша, её Гриша, он никуда не делся, и вот-вот наступит утро, и продолжится прежняя прекрасная жизнь!
…Оказывается, жизнь её всегда была прекрасна, потому что в ней есть Гриша, и этот двор с самоваром и яблоками – как бы его продолжение, его часть, по-другому Маруся не могла объяснить.
Она изо всех сил стиснула его шею, погладила по спине – спина была прохладной и твёрдой – и потрогала ноги. Ноги оказались волосатыми. Маруся никогда не обращала внимания на его ноги, хотя видела их сто раз. Или даже двести.
– Что ты смеёшься?
– У тебя волосатые ноги.
Гриша взял её за талию, приподнял, поцеловал и сказал почти умоляюще:
– Пойдём со мной, а?
– Куда? – не поняла Маруся. Идти ей никуда не хотелось. Так хорошо было стоять!
– Ко… ко мне… На сеновал. Пойдём, пожалуйста.
Маруся поняла, что это опять из романа – там, на сеновале, должно свершиться главное, собственно, то, о чём эти самые романы и написаны. Нужно довести дело до конца.
– Пойдём, – сказала она решительно и взяла его за руку.
По приставной лестнице, как коты, они кое-как забрались на чердак. Марусино сердце колотилось. Во-первых, она боялась, что лестница завалится, а во-вторых, «продолжение» её волновало.
Гриша первым перелез внутрь и ловко снял её с корявой ступеньки. Маруся бухнулась прямо на него.
Здесь так сильно пахло травой, что немного закружилась голова. Сена было много, почти под двускатную крышу, в середине оно казалось немного утоптано, как будто берлога или пещерка. Маруся сюда к нему и не заглядывала никогда!.. Берлога или пещерка была застлана байковыми солдатскими одеялами, а сверху на них наброшены простыни и несколько ситцевых подушек. И ещё какая-то перина, видимо, накрываться.
Маруся упала прямо в середину берлоги на Гришу, тут же попыталась сесть и стала поправлять волосы. Он лежал, не делая никаких движений.
Маруся поправила волосы, немного посидела, независимо оглядываясь по сторонам, – кругом было сено, за распахнутой дверью серело предутреннее холодное небо, и луна уже почти совсем завалилась за лес, – а потом легла рядом с ним и пристроила голову ему на плечо.
У него сильно бухало сердце, так сильно, что грудная клетка вздрагивала, и Марусе было неудобно лежать.
Лежали они довольно долго, потом она всё же кое-как повернулась к нему. Ещё немного полежала, а потом поцеловала в подбородок.
– Маруська, ты совсем дурочка, – сказал Гриша. – Почему я раньше не догадался, что ты такая дурочка?..
– Я просто не знаю, как правильно, – призналась Маруся. –