Игра в сумерках. Путешествие в Полночь. Война на восходе. Мила Нокс
«Мне и так хорошо, – подумал Теодор. – Даже сейчас, когда у меня ничего нет».
С дальней опушки донеслись едва уловимые звуки. Смех или пение, а может, просто плеск волн. Звонкий, хрустальный плеск.
– Снова они, – поморщила нос девушка.
– Кто?
– Иеле. Главное, чтобы запоздалый путник не прошел. Или горожанин не отправился искупаться. Добра от них не жди.
– А что сделают?
– Что? Утащат под воду, затанцуют до смертельной усталости. Да хоть зло подшутят! Так что не суй туда любопытный нос. Уж очень любят они сыграть недобрую шутку с мужчинами.
Теодор пожал плечами и взглянул на тоненький серп месяца. Он чувствовал на душе тепло и спокойствие. Даже далекое пение иеле не беспокоило его, а казалось естественным дополнением уютной весенней ночи.
Вновь стали ходить дурные шепотки о землях, которые пролегают за старым неухоженным кладбищем. Горожане издавна сочиняли легенды и байки про погост (не все были неправдой), однако один за другим они начали волноваться все больше. Поначалу редкие чабаны болтали, будто видят на холмах тень, и та, словно дикий зверь, пугает овец, пытается поймать и утащить за косогор. Им не верили.
Однако когда стали пропадать люди у реки, шепотки превратились в тихие голоса, а когда с Окаянного омута вернулся человек в изодранной одежде, который не мог вымолвить ни слова, даже свое имя, голоса превратились в достаточно громкое жужжание. Жители испуганно говорили о чертовщине, которая происходит за городом. Кто посуеверней, клял комету, но немногие верили. Впрочем, так всегда. Слушают большинство, хотя правду знают единицы.
Теодор ловил слухи с жаром. Он-то знал, что означают разговоры, – в округе кладбища появился еще один страж, наводящий страх! Он понял, что стражей можно победить – и достаточно легко, как Маска, который даже погладил чудище. А Шныряла так и вовсе после испытания сама не своя. Подумать только! Посадила рядом с порожком крокусы. Это Шныряла-то! Которая обожала колючки! Чуть-чуть, гляди, и пирожные начнет раздавать вместо тумаков.
Однако сколько ни бродил Тео, на новые следы он не натыкался. Ужас оставался неуловим, появляясь лишь в испуганных рассказах чабанов.
До конца второго тура было совсем немного, и Тео запаниковал. Он ничего не мог поделать. Четверо обнаружили свои ключи, он был одним из трех неудачников. Это злило, ужасно злило. Теодор стал раздражительным. Однажды даже прикрикнул на соседок, когда хотел посидеть на крыше и сыграть новую мелодию, а тетушки устроили спор, на чьей могиле крокусы ярче, и Теодор в невежливой форме разъяснил им, какая субстанция находится внутри их черепов.
Обиженные мороайки провалились под землю, но мелодия успела ускользнуть. Тео жаждал сыграть те шесть нот, которые когда-то услышал в городе. Отчего-то чудилось в них особое чувство, и правильно сказал Кобзарь – порой можно говорить только музыкой.
Чувство, наполнявшее грудь, когда Тео услышал игру Санды, нельзя было передать обычной речью. Только флуером, который способен высказать то, что на душе, без слов.
Тео запахнул плащ и сердито зашагал к лесной опушке. Он спустился