Цикады. Вера Сытник
девушку звуками таинственной мелодии, которую он исполняет на старинной скрипке с изображением змеи на ней. «Песнь удовлетворённой любви», – говорит он, бросая взгляды на девушку. Она испытывает сначала жуткое чувство страха, недоумения, а позже, ночью, проснувшись от страстных призывов уже знакомой мелодии, в лунатическом состоянии покидает супружескую постель и идёт в тёмный парк, на свидание… Дело заканчивается тем, что муж девушки убивает своего друга, но его с помощью магии оживляет слуга друга, а девушка оказывается беременной. Вот так. А до этого – не получалось.
– Мистика… – сказал я. – Что автор хотел этим сказать? И при чём здесь цикады?
– Тургенев пытался понять, какую роль играет физическое начало в человеке, насколько сильно оно владеет им, как управляет? И ужаснулся! Ведь его героиню влечёт к мужчине нечто глубинное! Нечто неясное для неё самой и далёкое от её собственного «я» – такого, как она его понимала до этого случая! Девушка запутывается, теряет ощущение реальности и готова погибнуть! Она сопротивляется. В повести фигурирует священник, к которому бедняжка идёт на исповедь. Соблазнитель уезжает, и она радуется, почувствовав освобождение от чар. Возможно, автор хотел разобраться, что управляет нашим подсознанием, где скрывается наше истинное «я»? Но решил не делать резких заявлений, предоставив читателю свободу суждений. А цикады ни при чём. Просто, подумав о них, о том, что они погибают, исполнив песнь любви, я припомнила эту повесть, – сказала жена и добавила, указывая вниз: – Представь, их крик бывает столь оглушительным, что пугает даже тигров в Африке!
Я недоверчиво покачал головой и предположил:
– Должно быть, время созревания цикад пропорционально тому энтузиазму, с каким они отдаются любовным песням.
– Возможно, – подтвердила жена, – чем дольше в земле, тем больше запас энергии. И всё же, как странно, – задумчиво произнесла она, – появиться на свет лишь затем, чтобы, исполнив арию, познать любовь и умереть…
Я хотел возразить и сказать: разве всё не так же, как у людей? Разве, вспыхнув между мужчиной и женщиной, любовь не исчезает вскоре? Как лёгкий дым! И они остаются ни живые ни мёртвые. И продолжают жить только потому, что век человеческий не такой короткий, как у цикад! Я бы прибавил, что нет такой любви, которая держала бы нас в вечном упоении. Но передумал. В жару, когда мысли крутятся вокруг пляжа, начинать серьёзный разговор не было желания. Да я и знал ответ жены. Наверняка она сказала бы, что, как и цикады, человек рождается для любви. И только. «Но все мы думаем, что есть нечто важное, более значимое для нас, – начнёт развивать она свою мысль, – к чему мы постоянно стремимся, не замечая, что умертвляем любовь. В погоне за призрачным отказываемся от неё и – подписываем себе приговор. Вместо того, чтобы оставаться живыми: взращивать в себе терпение, искать сострадание, подпитываться заботой друг о друге, – мы гоняемся за материальным благополучием и высушиваем свои души, которые становятся похожими на мёртвых