Другие люди. Михаил Кураев
и пытающегося вспомнить, то ли на человека, который что-то ищет.
Светик любил смотреть, как отец, поставив на обеденный стол зеркало с маминого комода и постелив на колени специального назначения холстину, усаживался подстригать усы и бородку, округло прикрывавшие губы и обрамлявшие подбородок. Отец сначала поворачивал голову в разные стороны, присматривался, словно прицеливался, щелкал ножницами, как делают настоящие парикмахеры, потом поворачивался к сыну, удивленно смотрел на него, словно не узнавал, заговорщически подмигивал и приступал к стрижке.
Вот это подмигивание делало их сообщниками, и Светик чувствовал себя причастным к такому настоящему мужскому делу.
С отцом было интересно все, пилить дрова, растапливать печку, клеить бумажные цепи на новогоднюю елку, даже мыть посуду.
Важное дело отец начинал с поисков «чрезвычайного и полномочного представителя директора Мурманского краевого музея». С озабоченным лицом он проходил мимо Светика и на ходу спрашивал: «Вы не видели чрезвычайного и полномочного представителя…» Или – «Вы не могли бы сказать, чрезвычайный и полномочный представитель уже прибыл?» У Светозара от этих вопросов замирало сердце, но он старался удержать себя в роли и отвечал с достоинством: «Чрезвычайный и полномочный перед вами». После этого следовало приглашение, самое малое, помыть посуду, а то и навести порядок на чердаке, отправиться в сарай колоть дрова, носить наколотое для печки и плиты, копать огород. С отцом все было интересно и неожиданно, и беда не в беду, и промах не в обиду. Забегается с ребятами во дворе, забудет про дрова, отец никогда не скажет, как мама: «Почему до сих пор дров не принес? Сколько раз тебе говорить?» или что-нибудь в этом роде.
Отец никогда не произносил наставительных выговоров. Увидев отсутствие дров перед печкой, отец грозно возвещал: «И за нерадение истопник Прошка будет подвергнут строгому взысканию!» и «истопник Прошка» летит в сарай за дровами.
Увидев тетради сына двойку, Алексей Кириллович, покачав головой, возглашал: «Убоясь бездны премудрости, вспять обратился».
За разбитую тарелку Серафима Прокофьевна ругала, посуды в доме было небогато, отец же вставал на защиту: «Необдуманность, извиняема порывами гения. Пушкин».
Если после школьной драки Светик приходил домой в слезах и с разбитым носом, мама обрушивала на него всю свою медицинскую премудрость, вперемешку с охами и ахами. Отец же, когда случалось быть свидетелем мальчишеской скорби, только посмотрит и важно скажет: «А бывают у них меж себя брани до крови и лая смрадная!» – и дворовая ребячья «стычка» уже высвечивается былинным светом, становится событием прямо-таки историческим. И еще не утерев как следует слез, Светозар начинал улыбаться. И похвалить отец мог так, как никто на свете: «По ревностным вашим стараниям пребываем к вам от нашей милости благосклонны».
С отцом можно было говорить о чем угодно. «А Солнце большое?» «Как сказать? Пять расстояний до Луны, это его