«Искал не злата, не честей». Владимир Николаевич Леонов
думать – это тяжело, поэтому и рассуждаешь…Наша душа, наше сознание, все наши чувства, краски мысли берутся у других, органически чужеродны нашей сущности, нашему характеру. Мы завоеваны другими. Покоренный, данник чужой силы, раб прихотей иных, пленник завоевателей других. Нас нет как силы, создающей собственные овины и табуны молниевидных коней – радости и счастья: "Пил, ел, скучал, толстел, хирел…// Среди плаксивых баб и лекарей» – Лермонтов.
Этот принцип нарастания эмоциональной значимости и возвышенности жизни отразил поэт, душу которого разбудил пистолетный выстрел киллера, убивший Пушкина:
«Я тайный замысел ласкал,
Терпел, томился и страдал.
Он был похож на ветер ясный…»
М. Лермонтов.
Понимал это и чувствовал тлеющий, тусклый огонь жизни поэт гомеровского ощущения Ф. Тютчев, написавший такие горькие бесстрашные слова:
«На самого себя покинут он —
Упразднен ум, и мысль осиротела —
В душе своей, как в бездне, погружен,
И нет извне опоры, ни предела».
С пронзительной весенней свежестью о жажде жизни, об этой самой сильной страсти, поведал поэт импрессионистического своеволия А. Фет:
«Не жизни жаль с томительным дыханьем.
Что жизнь и смерть? А жаль того огня,
Что просиял над целым мирозданием,
И в ночь идет, и плачет, уходя».
В. Маяковский чувствовал это, понимал и говорил: «Не беда, если моя новая вещь хуже старой. Беда, если она на нее похоже».
И чтобы мы, по образному сравнению поэта Анненского, не обрыдались ледяными слезами и не стали овдовевшей лазурью, должны допускать только один сценарий своей судьбы – лишь в собственном саду цветут все права красоты и счастья; лишь за высоким ревнивым забором – яркие слезы радости, ярче горит огонь удовольствия.
Об этом и пишет Пушкин— это смелая чувственная архитектоника в динамичных, живых и ярких образов. Как раз поэзия Пушкина предлагает и предлагает так ненавязчиво, силой мягкой и сердцу любезной, изменить ваши взгляды на понятия «человек», «разум», «цивилизация». Где-то незначительно, а в чем – то кардинально. Но это – право выбора каждого, как некогда было сказано в садах Гефсимании, что я оставляю вам право не на грех, а на выбор.
И помните, помните всегда слова Мефистофеля: «…оставь свои недомогания, свои упреки!» И иногда оглядывайтесь. Вдруг там, где – то – та или тот, кто помнит и ждет…:
О нет, мне жизнь не надоела,
Я жить люблю, я жить хочу,
Душа не вовсе охладела,
Утратя молодость свою.
Автор книги с напряжением и волнением нырнул в концептуальный интеллект пушкинского андеграунда с его отличительной магистральной эстетической самодостаточностью и пронизанный духом фрондизма, направленным против вульгаризированной массовой культуры, обывательского мейнстрима и официального искусства:
Как быстро в поле, вкруг открытом,
Подкован вновь, мой конь бежит!
Как звонко