Князь Меттерних: человек и политик. Павел Юхимович Рахшмир
В его письмах начинает звучать мотив, который со временем станет еще сильнее: там, где находится он, конечно же, решаются судьбы Европы. В противоречие с собственными уничижительными суждениями о конгрессе он все же утверждает, что именно в Раштатте дело идет о мире для всей Европы[85].
Франц Георг и Клеменс настолько увлеклись в Раштатте прелестями холостой жизни, что стали героями скандального фарса «Двое Клингсбергов», где в манере Плавта были представлены амурные приключения отца и сына, в которых нетрудно было распознать Меттернихов. Особенно колоритно была выписана роль любвеобильного отца. Авторство принадлежало начинающему драматургу А. Коцебу, тому самому, который перей дет на службу абсолютизму, станет российским агентом и через два десятилетия падет от кинжала германского студента Занда. Его смерть даст уже всесильному тогда канцлеру Меттерниху повод для решительного наступления против либералов и радикалов.
Переговоры в Раштатте, как и следовало ожидать, зашли в тупик. Франц Георг был отозван в Вену; 2 марта 1799 г. он простился с французскими представителями, а 12 марта Франция объявила австрийцам войну, так как те пропустили в Италию русские войска. Хотя Клеменс задержался на некоторое время, но все же его уже не было в Раштатте, когда австрийские гусары расправились с французскими дипломатами, возвращавшимися в свою страну (28 апреля 1799 г.): из трех послов двое были зарублены саблями насмерть, третий чудом остался жив. При всей ненависти к республике и революции для Клеменса столь грубое попрание международно-правовых норм было неприемлемо.
Участие в раштаттском конгрессе не принесло ему дипломатических лавров, а скорее подмочило репутацию. Клеменс снова не у дел. Излюбленным стал для него салон графини Ромбек, сестры Кобенцля. Хотя на страницах своих мемуаров Меттерних уверяет, что ему хотелось уйти в частную жизнь, что дипломатическая служба не очень его привлекала, он тем не менее постоянно наготове, выжидает подходящий момент для возвращения в мир политики. Он осмысливает опыт Раштатта, анализирует имперскую внешнюю политику, в целом европейскую ситуацию. Критически подойти к себе самому было противно его натуре, зато он не жалел сарказма по адресу «великих политиков» в Вене. Это не мешает ему, как на биржу труда, наведываться к барону Тугуту, от которого зависели тогда назначения по внешнеполитическому ведомству. Занятие это было пустое, так как Тугут не собирался призывать его на службу. У читателей мемуаров Меттерних хотел создать впечатление, что он находился как бы в личном резерве императора, в ожидании сигнала от Франца, который помнил о нем и ждал подходящего случая, чтобы доверить серьезное дело.
Как бы то ни было, после возвращения из Раштатта Клеменс переживает какой-то внутренний переворот, обретает зрелость в подходе к проблемам международной политики. В известной мере тому способствовало очередное поражение Габсбургской империи в войне с Францией, приведшее
Corti E. C. Op. cit. S. 56.