.
говорили, Алексей Иванович, – недоумевал сосед, – что в творческое объединение собираются единомышленники, а тут – «лис», «хвостом помахивать», «антагонистические противоречия»…
– Нормальное дело. Если у людей нет своей позиции, если нет своего взгляда и убеждения, вот где беда. А единомыслие тоже бывает разным. Есть единомыслие шайки, есть единомыслие приятельской компании, есть единомыслие членов Клуба, предположим, «хорошего вкуса», а есть единомыслие людей, не на словах, а на деле уважающих свободу другого, его право на собственное высказывание. От идиллии такое единомыслие очень далеко, но только оно и может быть нормой, только оно признак здоровья. А самая зловредная, самая вредоносная публика это даже не индюки и индюшки, нафаршированные амбициями, апломбом, цитатами и самомнением, даже когда они в стаи сбиваются и восхищаются друг другом, это все ерунда, это радости одного птичника, вот когда они, как Чехов говорил, делят всех на «насих» и «не насих», здесь уже приговор окончательный и без инстанций для обжалования. Тут уж тебя носом потыркают, будешь пятый угол искать. Само соединение людей в какое-то общество, партию еще мало о чем говорит. В масонской ложе «Соединенные братья» после войны восемьсот двенадцатого года в одно время состояли Бенкендорф, Чаадаев, Грибоедов и Пестель. Ничего себе, братья!.. И уживались, и понимали друг друга.
– Вы, помнится, Берггольц помянули, она-то в обсуждении «Кукуева» участвовала? – почувствовав, что собеседника уносит уже далеко от главного предмета разговора, поинтересовался Дмитрий Дмитриевич.
– Участвовала, но только несколькими репликами. Пышущий здоровьем, сияющий золотом зубов Ложевников почему-то для нее ассоциировался с бодрой песенкой «А помирать нам рановато…» Для человека, изъеденного блокадой, эти шаловливые игры со смертью оскорбительны, верх пошлости. И быть бы скандалу, если б в ожидании появления московского вельможи не выпила бы Ольга Федоровна пивка в студийном буфете. А в том напряжении, в каком она жила, при тех последних жизненных ресурсах, которые она тратила, даже такой пустяк выводил ее из уравновешенного состояния. У нее еще хватало сил видеть себя со стороны и все понимать, поэтому дружескую просьбу воздержаться от выступления приняла с ироническим смирением. Но когда во вступительной арии главный редактор сообщил о том, что в кинематограф пришел новый герой, не удержалась и четко бросила: «Жаль, что пришел-то на ходулях». Надо было понимать, что и реплика Мидевникова в начале своего выступления о том, что по прочтении сценария его обуяло желание пойти и напиться, была вполне рыцарским знаком солидарности с «нетрезвым» суждением о предъявленном шедевре.
Не было в этом нашем собрании ни диссидентов, ни ниспровергателей, к самой власти как таковой все относились с полнейшей лояльностью, но к тем, кто себя с этой властью пытался отождествлять, или к тем, кто у властей предержащих заискивал, к тем своего отношения не скрывали.
Большим мастером «человека растянуть» на худсовете «не как-нибудь, но в строгих правилах