Календарь. Сергей Сергеев
расстаться с консульством, – с сожаленьем произнёс Октавий.
– Да, консульство теперь будет не в почёте, – согласился с ним Агриппа.
– Знаешь, что сказал о нас Цицерон? – продолжил затем Марк.
– Ну и?
– Молодые хотят всё и сразу, а получают ничего и постепенно.
– Что ж, неплохо сказано, боюсь, я не сумею его отстоять, как будущий противовес Антонию, – посетовал Октавиан.
– Почему? – удивился Марк.
– Антоний не отступится, из трёх его врагов Цицерон самый доступный, – пояснил молодой консул, – Брут далеко, а со мной временно приходится мириться.
– Тогда пусть наш оратор отправляется в Тартар, теперь там ему и место, он своё уже отпел.
– Неплохо было бы туда отправить и половину сената, – злобно продолжил Октавий, откусывая размоченный хлеб.
Он кивнул слуге, и тот снова наполнил кубки.
– Не достаточно ли? – возразил советник и друг, – нас ждут непростые переговоры.
– Потому и выпьем, чтобы быть раскованней, – отклонил возражения Марка Октавиан.
На этот раз они выпили без речей. Агриппа снова отправил в рот лишь пару виноградин, произнеся при этом:
– Что тебя с таким неистовством толкает на борьбу со всем светом, неужели месть?
– Мне кажется, что не месть и даже не ненависть.
– Тогда что? – Марк удивлённо посмотрел другу в глаза.
– Сам не знаю, откуда-то изнутри поднимается беспокойство, похожее на мелкую дрожь или дурноту, предшествующую рвоте. Это состояние вынуждает меня действовать. Если поступаю правильно, оно исчезает, если нет, продолжает терзать. Мне чудится, будто кто-то стоит за моими плечами, передавая мне это беспокойство, – впервые Октавиан откровенно высказался о том, чем давно мучился с той самой поры, когда весть об убийстве Цезаря настигла его.
– Ты думаешь это он? – продолжал пытать его Агриппа.
– Всё может быть, – уклончиво ответил тот, смотря на Марка и одновременно на ощупь ломая хлеб.
– Он жаждет мести? – повторился Агриппа, опуская взгляд на стол и следя за движением рук Октавия.
– Не думаю, скорей уж власти, – отвечая, Октавий потянулся за стеблем латука.
– Как это?! – удивлённо воскликнул Марк, сопровождая взглядом руку собеседника.
– Внутреннее желание человека создает себе помощника, духа желания, который не позволяет человеку загасить намерение. Этот дух усиливает само желание, преобладая над другими и подвигая человека к конечной цели – исполнению желания. У Цезаря таким духом была власть. Императора не стало, но дух желания сохранился, он очень силён, он стремится к конечной цели. Он жаждет властвовать. Он хочет, чтобы дело Цезаря – абсолютная власть – продолжалось, только тогда есть возможность обрести покой.
– А как же сенат, демократия, народ?
– Сенат – это не лоно демократии, а лишь дробление власти. В сенаторах нет искренности, каждый из них заражён духом Цезаря,